вдохом мысли становятся все яснее. Фельдшерица похлопывает меня по руке, ее добрые карие глаза мне не знакомы. Как-то не по себе оттого, что она знает меня, а я ее нет.

– Все будет в порядке, Лили. Мы сделаем для твоего дяди все, что в наших силах.

От этих слов из моих глаз начинают течь слезы. Мне не нужен дядя – мне нужен отец.

Она пытается отвести меня к «Скорой», в задней части которой сидят Куинн, Калеб и Майлз с кислородными масками на лицах. Но я отказываюсь сдвинуться с места, глядя через плечо на горящую фабрику за спиной. От резной деревянной вывески на крыше, гласившей «Роузвуд инкорпорейтед», сейчас остается только «Роуз», но и это ненадолго. Пожарные разматывают шланги, как будто здесь есть что спасать. После этой ночи здесь останутся только руины.

Мое внимание привлекает что-то блестящее на земле, где рухнул дядя Арбор. Его уже переложили на каталку, еще один фельдшер стоит на коленях рядом с Дэйзи. Что же это в траве?

– Подождите. – Я высвобождаю предплечье из руки фельдшерицы.

Она начинает протестовать, но я подхожу к месту, где упал дядя, опускаюсь на колени и подбираю то, что увидела. Он испачкан сажей и кровью. Я тру большим пальцем, и меня обжигают изумление, ужас и какое-то обманчивое чувство, похожее на надежду.

Я встаю с земли на трясущихся ногах. В кулаке зажата цепочка, а с нее свисает…

Ключ.

Глава 27

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 30 ИЮНЯ, 8:32

Когда я выхожу из машины, ощущение у меня совсем не такое, как прежде.

Особняк выглядит так же, как и всегда, – идеальные кирпичные стены, увитые плющом. Я стояла перед его парадной дверью тысячу раз, ожидая, что она откроется и на той стороне я увижу бабушку. Но сейчас, как бы я ни буравила дверь глазами, этого не происходит.

– Ключ, – говорит Фрэнк, показывая на мою шею, пока Дэйзи выходит из машины и становится рядом.

На нас обеих дешевая одежда, которую мы купили в магазине при больнице. Нас выписали оттуда час назад, передав на руки Фрэнку – никого из родных, кто бы мог нас забрать, не осталось. Калеба, Куинн и Майлза забрали еще вчера, так что я провела в одиночестве в палате двадцать четыре часа, то приходя в сознание, то снова вырубаясь. Когда вчера вечером я окончательно пришла в себя, меня допросила полиция. А ранним утром сегодняшнего дня ко мне явился Фрэнк и сказал, что пора вернуться домой.

Я сразу поняла, что он имеет в виду особняк. Но сейчас, когда мы стоим перед ним, у меня такое чувство, будто это вовсе не мой дом.

– Попробуй отпереть им дверь. – Дэйзи кивком показывает на ключ, и голос ее звучит хрипло, потому что она надышалась дымом.

На щеке у нее красуется заживающий порез, волосы растрепаны. Я выгляжу немногим лучше, прихрамывая на левую ногу – на порез на икре пришлось наложить шесть швов. Под глазами у нас обеих образовались фиолетовые круги, с которыми косметологу пришлось бы возиться целую вечность.

– Ты что-нибудь слышала о…

– Нет, ничего, – отвечает она, уже зная, что мой вопрос касается Лео.

По дороге к особняку я шесть раз спрашивала ее, не присылали ли ей последние данные о его состоянии. Он жив. Но еще не пришел в себя.

Последние слова, которые я сказала ему, крутятся в мозгу, как песня, стоящая на репите. Я ненавижу тебя, мать твою. У меня опять сжимается горло от подступивших к глазам слез.

Лучше бы я сказала их дяде Арбору, который все еще без сознания, но скоро должен очнуться. Он потерял много крови, но, по прогнозам врачей, полностью поправится. Я точно не знаю, как к этому отношусь.

Я рассказала полиции всю правду. Охотник, которого задержал Майлз, подтвердил мои слова, не желая выдавать местоположение товарищей, но не имея ничего против того, чтобы выдать дядю Арбора. Правда, в глазах начальника полиции я видела сомнение.

Я снимаю ключ, очищенный от крови и сажи, с шеи, где он висел с тех самых пор, как я подняла его с травы. Золотая цепочка от рубинового кулона тоже там, и, хотя камень раскололся, мне нравится ощущать ее знакомое прикосновение к горлу.

Когда я протягиваю ключ Фрэнку, он качает головой.

– Это должны сделать вы, – говорит он тем же старческим скрипучим голосом, который я знала всю жизнь, и показывает на дверь.

Я бросаю взгляд на Дэйзи, но она не возражает. Несмотря на наши подозрения относительно Фрэнка, он единственный, кто нас не подвел.

Я делаю шаг вперед и холодею. Я этого не хотела. Не хотела, когда поняла, что получу этот ключ вот так. Но дядя Арбор выронил его, когда мы с Дэйзи выволокли его на траву возле горящей фабрики, и в следующий момент я уже держала его в руке.

Что-то шуршит под моей почерневшей от сажи кроссовкой. Это сегодняшний номер «Роузтаун кроникл», лежащий на каменной ступеньке крыльца. Кто-то сфотографировал меня вчера в изодранном в клочья платье на фоне горящей фабрики. Заголовок на первой полосе гласит: «Старая фабрика сгорела в результате семейной вражды. Конец Роузвудов?»

Кашлянув, Фрэнк сбрасывает газету с крыльца носком лофера.

Я сглатываю, чувствуя, что горло все еще саднит от дыма. Дрожащими пальцами я подношу ключ к замку. Хотя я никогда не испытывала трудностей, вдевая нитку в иголку, мне нелегко вставить ключ в замок. Проходит несколько томительных секунд, прежде чем мне это удается. У меня перехватывает дыхание – а что, если он не повернется?

Но он поворачивается. Так легко, будто я проделывала это тысячи раз.

Фрэнк тихо присвистывает:

– Будь я проклят. Я не верил, что дело действительно дойдет до этого.

Я открываю дверь, но не смею войти внутрь.

– Дойдет до чего?

Он прочищает горло и достает из кармана письмо, написанное на плотной открыточной бумаге.

– Пока вы, молодняк, охотились за сокровищами, я тоже получил записку.

Мы с Дэйзи ошеломленно переглядываемся. Он вынимает из нагрудного кармана очки в металлической оправе и читает:

Дорогой Фрэнк!

Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты верой и правдой служил мне более тридцати лет. Ты был не просто юристом, не просто другом. Ты – член моей семьи, и именно поэтому я прошу тебя оказать мне еще одну, последнюю услугу. Это будет нелегко, и прости меня, если это доставит тебе неудобства.

Тебе будет необходимо ждать. И нет, это не преувеличение. Никому не будет разрешено входить в особняк, пока