конце 1792 года, когда раскаты Французской революции стали достигать Бонна и всей Европы, 21-летний Бетховен отправился в Вену. Его подруга Элеонора фон Брейнинг написала ему в прощальном альбоме, что «дружба, как и добро, возрастает как тень по мере захода солнца»[653]. Граф Фердинанд фон Вальдштейн, его первый патрон, писал: «Вы отправляетесь в Бонн за исполнением своих так долго откладываемых желаний… вы должны получить дух Моцарта из рук Гайдна», и подписался «Ваш верный друг Вальдштейн»[654]. Бетховен больше не видел ни Бонна, ни Рейна.

В большом городе он прежде всего засел за учебу. Его первым учителем, разумеется, был Гайдн. Один из его первых биографов, Тейер, красочно описывает это: «этот небольшой, худой, темнолицый, рябой, темноглазый, облаченный в парик юный музыкант 22 лет отправился в столицу, чтобы учиться своему искусству у маленького, худого, темнолицего, рябого и черноглазого, облаченного в парик композитора-ветерана»[655]. Этот союз был не слишком успешным: Гайдн полагал, что молодому человеку необходимо выучиться основам; молодой человек так не думал. Ученик и друг Бетховена Фердинанд Рис сообщает, что Гайдн потребовал, чтобы на сочинениях Бетховена указывалось «ученик Гайдна», Бетховен отказался, поскольку полагал, что «хотя он и получил кое-какие указания от Гайдна, но не выучился у него ничему»[656]. Что совершенная неправда, как хорошо показывает ряд его сочинений, таких как струнные квартеты Op. 18 и Первая симфония (опубликованные в 1810 году), даже если он выучился у Гайдна благодаря усвоению и имитации его манеры, а не формальным урокам. Он учился контрапункту у знаменитого теоретика и педагога Иоганна Георга Альбрехтсбергера, а вокальному письму – у щедрого и вездесущего Сальери. Черни пишет, что Сальери раскритиковал песню Бетховена за неудачный выбор слов, но на следующий день сказал ему: «Не могу выбросить вашу мелодию из головы». «Тогда, герр Сальери, – ответил Бетховен, – она не может быть совсем уж плохой»[657].

Также в Вене у Бетховена появилась возможность свести знакомства со многими знатными любителями музыки, в том числе князьями Лихновским и Лобковицем, Кинскими, Эрдели и Эстерхази, в чьих домашних ансамблях играли многие видные музыканты, такие как скрипач и глава квартета Игнац Шуппанциг и его коллеги Ваньхаль, Карл Холц и виолончелисты, отец и сын, Антонин и Николаус Крафты. В марте 1795 года Бетховен впервые играл для венской публики, которая до этого момента знала о нем только благодаря его репутации. На первом из двух благотворительных концертов в пользу вдов музыкантов в Бургтеатре 29 марта он исполнил новый концерт для фортепиано с оркестром (его друг Вегелер утверждает, что он транспонировал партию фортепиано на полутон вверх, потому что духовые и рояль не строили вместе: неизвестно, так это или нет). На втором концерте 30 марта Бетховен импровизировал. На следующий день он вновь играл для слушателей, на этот раз концерт для фортепиано с оркестром Моцарта, звучавший между актами «Милосердия Тита», которое аранжировала вдова Моцарта Констанция. К сожалению, неизвестно, какой в точности концерт он играл на этом примечательном мероприятии, однако это мог быть самый «бетховенский» из концертов Моцарта, двадцатый в ре миноре, – этим сочинением он восхищался и написал к нему каденции. Он побывал в Праге, его репутация пианиста и композитора росла, он встречался с певцами, композиторами и меценатами, в том числе с Черни, протеже Моцарта Гуммелем и баритоном Иоганном Михаэлем Фоглем.

Посвящения его сонат раскрывают историю его отношений с окружающими. Первые три, классицистические по форме, хотя и не по настроению, посвящены Гайдну. Далее, за вычетом нескольких небольших пьес, все его сонаты того времени посвящены какому-либо конкретному человеку, как правило, знатному и чаще всего – женщине: графине Джульетте Гвиччарди; ее двоюродной сестре Терезе фон Брунсвик; другие посвящены графине Бабетте и баронессе фон Браун. Среди мужчин в этом списке граф Фердинанд фон Вальдштейн, друг и патрон его со времен Бонна, увековечен в посвящении к большой сонате № 21 до мажор 1803 года, а незаменимый князь Карл Лихновский – в посвящении к ее более ранней и мрачной сестре, № 8, до-минорной Большой Патетической сонате. Позже он посвятил самую грандиозную (среди всех сонат Бетховена и кого бы то ни было еще) сонату, Большую сонату для хаммерклавира № 29 1818 года самому могущественному из своих почитателей, эрцгерцогу Рудольфу.

1 июня 1801 года Бетховен писал Карлу Аменде:

Мое благороднейшее из чувств, мой слух серьезно ухудшился. Когда вы еще были со мной, я ощущал симптомы, но молчал; теперь мне постоянно становится все хуже… умоляю вас держать мои проблемы со слухом в глубочайшем секрете и не говорить о них кому бы то ни было[658].

Он обратился к Лихновскому, который предложил ему ежегодные 600 флоринов. Увы, надежды на излечение не было. Он предпринял несколько попыток лечения, которые принесли пользу только создателям пудр, снадобий, пластырей и владельцам дорогих городских лечебниц.

В двух документах нашли отражение одни из самых важных событий в жизни Бетховена.

В октябре 1802 года во время пребывания в уединенном городке Гейлигенштадте неподалеку от Вены он написал пространное письмо, которое адресовано его братьям, Карлу и Иоганну. Это письмо – отчасти правовой документ, в котором он делает их «наследниками своего маленького состояния (если его можно так назвать)». Более важным является то, что это письмо отражает его ощущение одиночества, усугубленного глухотой («наделенный от природы пылким живым темпераментом, питая даже склонность к развлечениям света, я должен был рано уединиться и повести замкнутую жизнь… На 28-м году жизни я принужден уже стать философом»). С печалью он повествует, как стоявший рядом с ним человек сообщал ему, что слышит игру и пение пастуха, «а я ничего не слышал» (Фердинанд Рис подтверждает подлинность этого меланхоличного анекдота). Его утешением были добродетель, искусство и дружба «особенно князя Лихновского». Он поглядел в лицо смерти, отверг самоубийство как слишком легкий выход и закончил: «Прощайте и не забудьте меня совсем после моей смерти… Людвиг ван Бетховен»[659]. Письмо не было отослано и оставалось с ним даже при перемене мест жительства: оно было найдено в его столе спустя четверть века после его смерти.

Другой документ написан спустя десятилетие в июле 1812 года. Это любовное послание, написанное в три подхода между 6 и 7 июля, каждый фрагмент датирован, однако место написания не указано:

Мой ангел, мое всё, мое я… Жить я могу, либо находясь вместе с тобой всецело, либо никак… Твоя любовь меня сделала одновременно счастливейшим и несчастнейшим. В мои