заявил, что до окончания войны въезд царя и его семьи в пределы Британской империи невозможен.

…Через 15 лет дочь сэра Джорджа Бьюкенена разъяснила, что отец ее был исполнителем предписания из Лондона, где Ллойд Джорджем было королю предъявлено требование не давать убежища государю и царской семье.

А помнится не мне одному, как 16 февраля 1916 года в царскую Ставку прибыли английской службы генерал сэр Артур Пэджет и капитан лорд Пемброк, командированные по повелению короля Великобритании Георга V для поднесения Его Величеству государю императору жезла фельдмаршала английской армии. При передаче жезла генерал сэр Артур Пэджет обратился к государю со словами:

«По повелению Его Величества короля я имею честь поднести Вашему Императорскому Величеству жезл фельдмаршала британской армии. Мой августейший повелитель верит, что Ваше Императорское Величество примете этот жезл как знак его искренней дружбы и любви и как дань уважения геройским подвигам русской армии».

На следующий день за завтраком в честь английского гостя государь император поднял бокал со словами: «Я с большим удовольствием пью за здоровье Его Величества короля Георга, моего дорогого двоюродного брата, Друга и союзника…»

Как недавно все это было, и как много с тех пор изменилось…

Представители союзников оставались молчаливыми свидетелями всех унижений, оскорблений и страданий, пережитых в Царском Селе государем, императрицею и ни в чем не повинными августейшими детьми. Не дрогнули их сердца и тогда, когда царскосельские узники должны были быть отправлены в далекую Сибирь. Преступление это тем более ужасно, что государь в свое время, будучи верен данному обещанию, ничего не пожалел, чтобы спасти армию союзников от неминуемого разгрома.

Не много усилий нужно было употребить для освобождения царя и Керенскому с сотрудниками, принявшими на свою душу тяжкий грех за судьбу императора. В данном случае кроме Временного правительства большая вина лежит и на высшем обществе, которое, вместо того чтобы единодушно возвысить свой голос за принятие каких-нибудь мер к спасению царя и его семьи, поддерживало лживые обвинения против царской четы. Лишив царскую семью свободы, возбудив против царя и царицы следствие по обвинению в государственной измене, члены Временного правительства сами подготовляли почву для неслыханного преступления большевиков.

Окончились разговоры и переговоры о выезде государя с семьей за границу предложением Керенского поселить царскую семью в Тобольске. Отъезд состоялся 1 августа в 6 часов утра. Все мельчайшие подробности организации этого путешествия были выработаны самим А. Ф. Керенским.

1 августа днем на дачу в Царском Селе к жене пришел придворный лакей и принес в корзине подаренного мною наследнику кота. При этом он передал жене собственноручную записку государыни (упоминаемая в этом письме Мэри Б. есть графиня М. С. Бенкендорф, супруга обер-гофмаршала).

Несмотря на переобременение разновидными обязанностями, неутомимый труженик А. Ф. Керенский нашел время для того, чтобы 3 же августа в 2 часа ночи посетить Трубецкой бастион и через дверные щелки самолично удостовериться В нахождении за замками врагов русского народа…

25

Суд над В. А. Сухомлиновым * Дело Мясоедова

Кроме допросов, делаемых чрезвычайной следственной комиссией в общем присутствии, прикомандированные к комиссии следователи снимали еще отдельно показания для выяснения преступлений арестованных. Меня допрашивали касательно В. А. Сухомлинова, А. А. Вырубовой и других, причем знакомили с показаниями, на мой счет даваемыми другими лицами. Если следователь находил эти показания заслуживающими внимания, он требовал моих объяснений; но были случаи, когда ввиду совершенно очевидной неприязни он даже не считал нужным мне их прочитывать. К таковым принадлежали показания князя Андроникова, бывших министров Тимашева, Коковцова и других. По-видимому, хороши были эти показания, если даже следователь их охарактеризовал «лицеприязненными». (Читая мемуары В. Н. Коковцова, я только этим и мог себе объяснить как его обо мне отзывы, так и ни на чем не основанное предположение о моем участии в его ликвидации.)

Однажды в конце лета следователь сказал мне: «Как ни ищи, с какой стороны ни подходи, а в денежном вопросе ни к чему придраться нельзя — не только в казенных, но и в частных делах».

В августе из крепости отбыли Сухомлинов и его жена. Суд над ними продолжался 32 дня и закончился 12 сентября оправданием Е. В. Сухомлиновой и приговором к бессрочной каторге В. А. Сухомлинова. Все, что было сделано на посту министра генералом Сухомлиновым, сумевшим своими плодотворными реформами поднять боеспособность армии, дать ей возможность успешно провести мобилизацию 1914 года, улучшить военные сообщения, блестяще организовать интендантскую часть, — все это было забыто, когда на фронте обнаружился недостаток снарядов, до чудовищных размеров раздутый прессой и личными врагами Сухомлинова, возглавляемыми Гучковым. Вероятно, не всем известно, что недостаток снарядов обнаружился не в одной русской армии — его переживали все воевавшие государства, и он же помешал французской армии использовать успех марнского боя, купленный гибелью несметного количества русских жизней на полях Восточной Пруссии.

Предшествовавшее суду над В. А. Сухомлиновым следствие производилось людьми, находившимися под гипнозом раздутого общественного мнения, причем как во время следствия, так и в течение процесса допускались нарушения закона, вроде выяснения частной жизни супругов и т. п.; весь же процесс проходил под давлением и угрозами чинов караула распропагандированного Преображенского полка, которым некоторые члены суда считали допустимым давать в частных разговорах разъяснения обвинительных доводов против подсудимого. На этом процессе впервые явился продукт революции «прокурор-общественник», который должен был освещать процесс с точки зрения «революционного права». Сей муж высказал в своей речи мысль, что, если бы генерал Сухомлинов и не был виновен, обвинительный приговор должен быть вынесен для удовлетворения возбужденного общественного мнения. По-видимому, только благодаря переходу на этот путь и удалось обвинить В. А. Сухомлинова, так как ни комиссия генерала Петрова, ни затем чрезвычайная следственная комиссия не нашли подтверждения ни одного из фактов, распространявшихся прессой, Государственной думой и врагами В. А. Сухомлинова. Имя Сухомлинова непосредственно связывалось с именем полковника Мясоедова, обвиненного и повешенного в 1915 году. Этот строгий приговор был вынесен составом военного суда, сменившим по распоряжению великого князя Николая Николаевича другой состав, который накануне не нашел в действиях полковника Мясоедова приписываемых ему преступных деяний. Остается неразрешенною загадка: кому так необходимо было обвинить полковника Мясоедова в измене и предательстве? Все обвинение его было построено на бездоказательном докладе поручика Колаковского, отпущенного, по имевшимся сведениям, из немецкого плена под условием организовать в России ряд террористических актов. Может быть, Колаковский и не погрешил против истины в данных им показаниях, а может быть, он был каким-нибудь путем до этих показаний доведен…

В дни своей власти Временное правительство возбудило вопрос