К тому ж уговор свой с князем Ярославом Всеволодовичем норовил по чести сполнить, если есть она вообще у насильника и убийцы. Светло им скакать было, как днем. Это Рязань деревянная так ярко с гостями непрошеными прощалась.

Домчали до Ожска еще до рассвета, но взять град сей изгоном[167]не удалось. Перед своим отъездом Михал Юрьич упросил князя Константина, дабы над работами всеми ведал Сергий из деревеньки Ивановки, а он даром, что из простых, да сам не прост. При нем дружба дружбой, а служба службой. Уж больно великий почет в одночасье взвалили на его плечи. Тут либо, пузо выпятив, шествовать по улицам гордо, властью наслаждаясь нежданной, либо стремиться не кому иному, а себе в первую очередь доказать, что не удача на тебя с ветки свалилась, не перо с жар-птицы, пролетающей случайно, на плечо упало, а по заслугам все досталось.

А как доказать? Да обыкновенно – делами ежедневными. Он и доказывал. И не токмо в мастерских, кои работали безостановочно. При нем и караульные у ворот поспать хоть вполглаза на дежурстве своем даже в думах не помышляли. Ну и пускай все спокойно вокруг, Сергий и сам подитко знает, что нет поблизости ворогов, но коли поставил на сторожу – бди в оба, а зри – в три. А вдруг откуда ни возьмись появится – что тогда? Словно чуял неладное.

И когда ворог объявился, в град сей малый с наскоку, как в Рязань, ворваться Гремиславу не удалось. К тому ж столицу наполовину хитростью взяли – кинули в телегу тяжело раненного Мокшу, кой в беспамятстве был, простую крестьянку поядренее выбрали, дите ей в руки сунули чье-то – и нате вам пожалте: сама Купава с дитем и последними защитниками спасенья у ворот просит, от татей убежавши.

Да и не думал Гремислав, что перед его тремя сотнями какой-то Ожск устоит. Мелковат больно. На каждого воя из караульных десяток татей приходится. С кем защищаться-то будут гражане?

Поначалу и впрямь казалось – удастся взять. Пока почти все дружинники у ворот скучились, натиск двух сотен отбивая, еще одна сотня тайно в обход пошла, с другой стороны.

Но и Сергий зря время не терял. Поначалу ведь Гремислав думал добром договориться и разговоры затеял – мол, коли ворота откроете сами, то град сожгу, а животы ваши целехоньки будут, ни к чему они мне. На том и роту на мече давал. Сторожа караульные за Сергием послали, а тот даром, что годами млад, но хитер оказался, будто змий библейский. Первым делом стал он Гремиславу зубы заговаривать, время выгадывая. Мол, сам, без Михал Юрьича, такое не решу. Потом подростка какого-то на стену затащили, и он пискнул, как велели, что князя боится, вот ежели все горожане сообща на себя такой грех перед Константином возьмут, тогда и он им препятствовать не станет.

А пока сыр да бор, мастеровых людишек прямо с постелей теплых подняли и все, что было под рукой в хранилищах княжевых, – полностью им раздали. Гранаты несколько штук Сергий только себе позволил взять, а вот арбалетов готовых с полсотни вручил и кузнецам, и прочим, свычным с железом людям.

И на стенах городских, которые сотня тайная штурмовать удумала, разделившись на две части, татей уже не три-четыре дружинника ждало, а почти весь рабочий ожский люд. К тому же Сергий, памятуя все, что слыхать от того же воеводы довелось, той ночью познания эти наружу полностью выплеснул, без остатка. И шуму не поднимать раньше времени повелел, и огня не зажигать, а главное – бить только по его команде и всем разом, чтоб дружный залп получился. Так-то пострашнее будет.

На одной из стен поторопился малость с командой своей дружинник, что старшим был, – всего пяток уложили в ров кузнецы со своими арбалетами, а вот там, где сам Сергий оборону возглавлял, тати уже после первого залпа побежали прочь. Да и то сказать – почти в упор арбалетчики били, да так метко, что весь передовой десяток нападавших подчистую выкошен оказался.

А тут еще и грохот страшенный раздался, и молоньи невесть откуда прямо из земли ударили. Да так метко, что еще с десяток головорезов сгинуло навек, и столько же, стеная жалобно, валяться на траве осталось. Не иначе как сам Перун в гости пожаловал, а уж на чью сторону встал – тут и к гадалке не ходи. Вон они лежат, родимые, и все, как один, из душегубов.

Да и дым черный, удушливый, горьковато-кислый вокруг. Такой запах только из пекла может быть, где сера круглый год горит в кострах адских. Видать, сразу в преисподнюю дыры те ведут, чтоб чертям сподручнее было покойничков свежих в гости к себе затаскивать. Да не одна, а сразу три. Господи, зришь ли ты раскаяние искреннее?! Спаси и сохрани, не дай грешным душам получить все, что они заслужили!

Словом, когда рассвет забрезжил, под стенами Ожска да во рву градском не менее полусотни трупов валялось и плавало.

Попытался было Гремислав еще разок на штурм свою ватагу сводить – и сызнова чуть не двух десятков лишился. Он бы и еще раз их на стены бросил – чего жалеть, бросовые людишки, – да чуял, что не пойдут более они. Одно дело – над простым смердом измываться, калиту у купца беззащитного потрясти, бабу слабую ссильничать, и совсем иное – когда вот она, смертушка твоя железная, из рук бугая-кузнеца на тебя уставилась.

Тут уже самому дай бог ноги унести. Да не был ноне бог к разбойному люду милостив. Он ведь как заповедал – «не убий». А коль ты нарушаешь слово его, стало быть, и тебе самому нечего на этом свете делать. Убивец не сидеть в порубе али остроге должен. Из них, как ни надежны запоры, все едино – убечь можно. Нетушки. Тут самое надежное – мать сыра земля. Из нее уж никуда не денешься. Это уж потом люди непонятной жалостью к отребью ночному проникаться стали, а в старину с татями завсегда разговор правильный вели да короткий – либо в бою мечом, либо в плен. Ну тогда на часок-другой подольше проживет – пока сук крепкий не отыщется да сажени две веревки доброй не найдется.

Самим татям про оное тоже ведомо было. Потому, едва топот копыт дружины княжьей заслышали, кто куда разбегаться стали, ничего и никого больше не слушая. Знать не знали, но чуяли всем нутром своим черным, что вои те из-под Рязани ворочаются, за свой град мстить будут страшно. Тут уж веревки с суком не жди – либо за ноги лошадьми растащат в стороны, да еще не торопясь, чтоб прочувствовал в полной мере; либо к деревьям согнутым привяжут да отпустят. И что так, что эдак – конец один, страшный и мучительный.

Но не успел разбежаться никто. Даже тех, кто исхитрился и успел до леса добраться и там затаиться, местные охотники потом по следам сыскали легко. Впрочем, их уже обычный сук ждал – первую жажду мести воины княжеские утром утолили.

А вот Константину, кой дружиной командовал, сразу дважды не повезло. Он впереди всех был – все смерти искал, но так и не нашел. Даже не ранило его ни разу. Он Гремислава повелел живым или мертвым взять – и тут неудача. Утек вожак. Не успели их в полное кольцо взять, так что десятка три ускользнуло.

Нет больше ватаги татей могучих – это хорошо. Но и Рязани нет – это худо. Хуже града сожженного только гибель княжича могла бы быть, но его целый десяток оберегал. Тезка князя слово на мече дал, что никто из них, каким бы удальцом ни был, лишний рассвет без княжича не увидит, а он слово свое завсегда крепко держал.