Руководивший операций генерал Трофимов, прибывший из области курировать громкое дело о пропавших органах, страшно обрадовался, узнав, что я жива и здорова. Сгоряча даже сказал, что, случись со мной что-нибудь плохое, его убрали бы с поста, как генерала Нечаева. Арестованного майора Федотова поместили в отдельную машину и повезли прямиком в областное СИЗО. Как сказал генерал Трофимов, слишком опасно было оставлять его в изоляторе родного городка.

Возле фургончика ОМОНа сидели два мордоворота в бинтах, но Кирилла Петровича и третьего охранника к тому моменту, когда Алена вышла из дома, во дворе уже не было. О том, что произошло, мы узнали чуть позже, во время многочисленных бесед с генералом Трофимовым и следователем Смирновым из областной прокуратуры, который вел это запутанное дело.

Оказалось, ОМОН прибыл в ту ночь по звонку самого профессора Самойлова. Кирилл Петрович, едва начались взрывы, позвонил майору Федотову с просьбой о помощи. Жутко перепугавшись, майор обещал помощь прислать и хотел было поехать сам с двумя своими операми – Тимуром Алиевым и Мишей Прохоровым. Но, услышав про взрывы, умница Миша тут же позвонил своему троюродному дяде – генералу Трофимову. В результате вместо двух оперативников с майором поехал взвод ОМОНа и сам генерал, пожелавший лично возглавить сложную операцию.

Увидев подъезжающий фургон с ОМОНом, Самойлов открыл остатки ворот, чтобы освободить проезд во двор. После первого же предупреждения по мегафону он вышел из дома вместе с двумя ранеными мужиками в камуфляже. Он подвел бедняг к машине, поздоровался с майором Федотовым и сказал генералу, что напавшие на него бандиты захватили дом и пока остались внутри. Они вооружены и сдаваться живыми не намерены. Затем отвел побелевшего майора в сторону и сообщил, что тот безнадежно опоздал. Стаса убили, в лаборатории наверху следователи найдут все нужные им улики, которые позволят связать Самойлова с незаконными опытами по клонированию. Поэтому он сейчас сядет в машину и уедет, и больше в городе его никто не увидит. Против майора улик нет, но зато есть два свидетеля – Нежданова и Зубарев. Если они останутся в живых, молчать точно не станут. Так что у майора есть всего два варианта – либо бежать прямо сейчас вместе с генетиком, либо уничтожить опасных свидетелей раньше, чем они успеют дать показания. Как мы знаем, майор выбрал второй вариант.

Открытый процесс по «Делу о похищении людей и клонировании» получился громким. После первых же статей в московской прессе, которые перепечатали французская «Гардиан» и английская «Таймс», в тихий С-к приехали ученые и тележурналисты из Европы и Штатов. И вскоре во всей мировой прессе со страниц газет и журналов не сходили фотографии маленькой лаборатории на втором этаже особняка, где в морозильном отсеке хранились клонированные почки и эмбрионы, которых не могло существовать в принципе.

Тележурналисты особо полюбили стеклянный бассейн с серной кислотой, который очень эффектно смотрелся при вечерних съемках, подсвеченный прожекторами. Под прицелом телекамер в него опускали железные прутья, и они медленно растворялись, растекаясь в темной жидкости лепестками светлых цветов.

Пользовались успехом у журналистов и колоритные котопсы. Правда, в руки людям они не давались. То ли бедняг напугали взрывы, то ли они тяжело переживали утрату хозяина, но из ласковых и послушных существ они превратились в злобных, неуправляемых животных и теперь прятались в темных закоулках двора, выходя наружу только по ночам.

Самого Кирилла Самойлова журналисты именовали не иначе как Доктором Зло. По телевизору постоянно мелькали его коллеги-генетики из Москвы, которые выдавливали из себя по слову:

– Да, он всегда был странным, всецело зацикленным на науке. Если бы мы только могли заподозрить о нем ТАКОЕ…

Но ТАКОЕ не подозревал никто. Сотрудники УГРО С-ка отзывались о Кирилле Петровиче исключительно как о милом, безобидном добряке. Он готовил дома обеды и кормил голодных оперативников, всегда подменял и второго эксперта, и часто «болевшего» патологоанатома. Был готов днем и ночью ехать на любой вызов, лечил заболевших коллег и их детей в особо безнадежных случаях. Несколько офицеров, рискуя увольнением, все же сказали при телекамерах, что обязаны ему жизнью своего ребенка.

Прибыл в С-к и мой старый знакомый из Интерпола мсье Дрюон. Он был страшно огорчен гибелью своего молодого сотрудника и винил себя, что послал его без прикрытия в такое опасное место. Но кто мог знать такое? Кирилла Самойлова объявили в международный розыск, но результатов не было никаких. Безумный генетик словно растворился в воздухе. Интерпол предполагал, что он скрылся где-то в Аргентине или Бразилии – странах, которые не выдают беглых преступников и в которых отыскать их практически невозможно.

Роман провалялся в больнице две недели. Пуля не задела жизненно важных органов, но перебила вену, и он, потеряв много крови, долго приходил в себя. Я сидела возле его постели день и ночь, и мы все говорили, говорили, игнорируя предписания врачей… В одну из таких ночей я решила высказать то, что угнетало меня вот уже шесть лет:

– Рома, я давно хочу тебе сказать… Наши дети… Ты заметил, что они не похожи ни на тебя, ни на меня? Мы с тобой блондины, а дети темноволосые и кареглазые. Они пошли мастью в моего жениха, того, который меня бросил. Я все время боялась, что ты заподозришь меня в измене. Но клянусь, я не изменяла тебе даже в мыслях!

Я чуть не ляпнула: «Никогда раньше!» – но вовремя осеклась. Нет, всей правды о том, что происходило в маленьком городке, Рома не узнает никогда.

– Маленькая моя. – Ромка приподнялся и обнял меня здоровой рукой. – Чего ж ты столько лет молчала? Я б давно сказал, если б только догадался, что это тебя беспокоит. Мой отец, бросивший меня еще в детстве, был кареглазым брюнетом. Наши сыновья похожи на него как зеркальные отражения.

Прошел месяц. Я давно дала все нужные показания следствию и все возможные интервью журналистам и рвалась уехать домой. Но прибывшие коллеги из Москвы и Франции изо всех сил удерживали меня в городке. Они изучали оставленные Самойловым материалы на месте, не решаясь транспортировать куда-либо контейнеры, и очень рассчитывали на мою помощь. Но, несмотря на все предосторожности, через месяц все оставшиеся эмбрионы погибли. А вскоре в сильных судорогах скончались и несчастные гибриды кота и собаки. Скорее всего, в расчеты безумного генетика все же вкралась серьезная ошибка. Лишь тогда я смогла уехать из осточертевшего мне городка.

Роман, подлечившись, уехал в Москву первым. Ему не надо было исследовать эмбрионы и котопсов, дети скучали без папы и мамы, бизнес требовал его присутствия. Кроме меня, на вокзал его провожала Алена. Сама она решила немного задержаться в С-ке, чтобы поддержать меня своим присутствием. Московский поезд подошел к станции и остановился, проводница выглянула из вагона и закричала, чтобы мы быстрее прощались – поезд через пару минут отходит. Роман заглянул мне в глаза:

– Ника, мне ждать тебя? Ты ко мне вернешься?

– Вернусь, куда мне деваться! – улыбнулась я, обняла Ромку за шею и быстро шепнула в самое ухо: – Я люблю тебя!