Через несколько месяцев все семейство должно было тронуться в путь в надежде снова вернуться в лоно общества цивилизованных людей, из которого оно было так жестоко изгнано. Но наши беглецы не оставались праздными в течение этого времени, хотя в ту пору года нельзя было собирать хинную кору. Они нашли новое занятие в сборе сассапарели, произраставшей в изобилии на берегах реки. Сассапарель113 – лозовидное ползучее растение, дающее известное лекарственное вещество, и дон Пабло, исследовав несколько найденных им корней, установил, что они принадлежат к наиболее ценной разновидности этого полезного растения.

Сассапарель, о которой идет речь, пускает много длинных и морщинистых корней толщиною приблизительно с гусиное перо. Вся работа по сбору сассапарели сводится к выкапыванию корня из земли и к сушке его, после чего остается только связать его в пучки при помощи тонкой, но очень крепкой лианы, которая растет тут же в лесу. Дон Пабло, Леон и Гуапо взялись за это дело с такой энергией, что к концу зимы в просторном сарае, сооруженном для хранения хинной коры и куда складывали также заготовленную ваниль и сассапарель, не оставалось ни одного свободного местечка.

Однако, перед тем как предпринять путешествие, представлявшее новые опасности и за исход которого никто не мог поручиться, дон Пабло отправил своего верного слугу в горы, чтобы узнать, не произошло ли в Перу каких-либо перемен, которые позволили бы изгнанникам вернуться на родину. Гуапо отправился с этой целью к своему приятелю, вакеро пуны, которому, расставаясь, он поручил следить за политическими событиями. К сожалению, нечего было и мечтать о возвращении в отечество: Перу управлял тот же вице-король, и за голову дона Пабло по-прежнему была обещана награда, как за голову преступника.

Когда Гуапо вернулся с этими новостями, бедным изгнанникам не оставалось ничего иного, как готовиться к отъезду, и они с усердием принялись за постройку плота. Стволы хлопчатника, предназначенные для этой цели, были уже срублены заранее. Их сколотили вместе и поставили на них просторный и удобный шалаш, сооруженный так же, как и дом, из пальмовых деревьев и бамбука; крышу же настелили из листьев буссу. Потом выдолбили маленький челнок, который должен был служить в качестве шлюпки, а два других, побольше, привязали по обе стороны плота, чтобы придать ему устойчивость. Весь груз хинной коры и сассапарели распределили равномерно по всей поверхности плота, прикрыв все вместо брезента пальмовыми листьями.

Что же касается лошади и мула, то, несмотря на все их заслуги, взять их с собою было невозможно. Но оставить их на съедение ягуарам и вампирам представлялось еще более недопустимым. Мула, это славное животное, которое так ревностно несло свою службу и так ловко лягнуло оцелота, решили подарить пастуху пуны. Оставалась еще лошадь.

Долго спорили о том, как с нею поступить. Если покинуть ее в лесу, то не пройдет и недели, как она сделается добычей хищных животных. Гуапо никак не мог этого допустить. Лошадь была жирна, как кабан: орехи мурумуру явно пошли ей на пользу, и Гуапо решил ее убить. Сделал он это не без горести и колебаний, но в конце концов сарбакан был пущен в ход, после чего с бедного животного содрали шкуру, а мясо, разрезав на куски и прокоптив, снесли на плот, чтобы питаться им во время переезда.

Вся семья покинула дом, захватив с собою что только было можно из утвари. Дойдя до конца долины, наши изгнанники обернулись, чтобы сказать «последнее прости» убежищу, в котором они пережили не только одни неприятные минуты; после этого они продолжали путь в сопровождении маленького саймири, сидевшего у Леоны на плече, и вскоре подошли к плоту, который несколько минут спустя уже подхватило течение Пуруса.

Река текла со скоростью четырех миль в час, и нашим путешественникам надо было только держаться середины течения, чтобы воспользоваться этой быстротою; при помощи широкого весла, прикрепленного сзади и служившего рулем, они без труда достигали этого.

Дон Пабло и Гуапо поочередно сменялись у руля; это было делом совсем нетрудным, за исключением тех случаев, когда приходилось огибать какую-нибудь отмель или водоворот: в подобные моменты оба соединенными усилиями старались побороть препятствие, что удавалось им иногда не без труда. Когда, миновав опасное место, плот снова начинал спокойно скользить по глади реки, все семейство усаживалось и с любопытством следило за беспрерывно менявшейся панорамой берегов. Так проходили целые часы в мирной беседе; путешественники делились своими впечатлениями по поводу каждого встречающегося предмета.

Порою их внимание привлекали исполинские пальмы, на смену которым появлялись раскидистые лесные деревья, покрытые лианами, обвивавшимися, словно чудовищные змеи, вокруг их огромных стволов; иногда это был густой кустарник, окунавший свои ветви в реке и настолько непроходимый, что не было никакой возможности ступить ногой на берег. Изредка им попадались навстречу песчаные отмели, островки, одни без всякой растительности, другие – поросшие густым лесом. Хотя вообще местность, мимо которой они плыли, была не очень гориста, однако время от времени на горизонте обрисовывались очертания невысоких холмов, постепенно понижавшихся по мере приближения к воде. Красивые птицы, звери и деревья никогда невиданных пород увеличивали разнообразие пейзажа и придавали ему новый интерес.

К вечеру, проехав от пятнадцати до двадцати миль, они остановились, желая переночевать на суше. В месте, к которому они причалили, берег не был открытым и зарос густым лесом, но непроходимых кустарников там не было. Огромные вековые деревья, точно колонны, поддерживали сплошной свод листвы, под которым раздавались крики ревунов, сливавшиеся с голосами всевозможных ночных зверей.

Обезьяны нисколько не пугали наших путешественников, но рев ягуара, покрывавший этот шумный концерт, навел на них ужас. Они подбросили побольше дров в костер, на котором приготовили себе ужин, и развели еще целый ряд огней, расположив их полукругом, внутри которого подвесили к ветвям свои гамаки. Однако, так как ягуар не всегда боится огня, было решено, что мужчины поочередно будут караулить. Дежурить в первую смену поручили Леону, который не один раз успел доказать свою храбрость. Его обещал сменить через два часа Гуапо, после которого должен был бодрствовать, уже до наступления дня, дон Пабло.

По уговору между ними при первой тревоге караульный был обязан разбудить всех спящих.

Леон сел близ гамака, в котором спала Леона, так как она, по его мнению, нуждалась в защите больше, чем кто-либо другой; рядом с собой он положил два заряженных пистолета, чтобы пустить их в ход, как только в этом возникнет надобность. Никто не сомневался, что он сумеет это сделать не хуже любого взрослого.

Уже более получаса сидел Леон на своем посту, поглядывая то на реку, то на темный лес, наполненный адским гулом тысяч всяких голосов, к которому присоединялись кваканье лягушек и жужжание насекомых. По временам этот чудовищный гомон сменялся гробовой тишиной, и в такие моменты раздавались печальные стоны хищной птицы, получившей поэтическое прозвище alma perdida[6].