Тот Мальчик сказал, что хочет «что-то мне показать». Как бы мне тогда ни хотелось верить, что мы с ним друзья, я знала, что надо мной насмехаются. Вспомните те случаи из вашей жизни, когда вы чувствовали, что все в курсе чего-то, а вы – нет. Затаив дыхание, они наблюдают, купитесь ли вы, и шепчутся, сдерживая смех, чтобы не испортить шутку. Это был именно тот случай. И тем не менее я сказала с глупой усмешкой: «О, о’кей…» – жаждая, чтобы они меня приняли в свой круг. Мне хотелось быть задорной Джорджиной, которая полна энтузиазма и такая славная. Да, непременно славная. Никогда не переставай улыбаться. Улыбайся, смейся – и тогда все будет в порядке.

В зале так тихо, что можно услышать, как упадет булавка. Я продолжаю:

– Те, кто не входил в его команду, наблюдали с удивлением и завистью, как он за руку уводит меня с вечеринки. Он работал на публику, желая, чтобы его увидели со мной. Я помазана самим королем. Джорджина Хорспул только что получила неслыханное повышение. Уж если он ее хочет, значит, она того стоит.

Я шаркаю ногами и переворачиваю листы в гробовой тишине, и микрофон усиливает их шуршание.

– Тот Мальчик привел меня в неисправный туалет. Он запер дверь, прежде чем я поняла, где мы находимся. Затем, ухмыляясь, встал между мною и дверью. Я ничего не понимала.

– Что мы здесь делаем? – спросила я.

Он грубо толкнул меня к стене и попытался поцеловать. Я со смехом оттолкнула его. Смех получился какой-то глухой и фальшивый.

– В чем проблема? – спросил он. – Я же тебе нравлюсь.

Это не было вопросом.

– Ты мне действительно нравишься, – поспешно произнесла я, потому что хотела, чтобы этот мальчик так думал, и хотела нравиться ему.

– Тогда в чем проблема? – повторил он.

Он снова прижал свой рот к моему. Его рот был мокрый, и зубы прижались к моим губам. Поцелуй отдавал сидром. Но он же был Тем Мальчиком. Он хочет меня поцеловать! Это неслыханная честь! Как же я могла остановить его?

Мой жизненный опыт не подготовил меня к этому. Школьные учителя, родители – все учили, что милые девочки говорят «пожалуйста» и «спасибо», оказывают людям услуги, оправдывают их ожидания, не оскорбляют ничьи чувства и никого не обижают. Мы не говорим «нет». Этот мальчик чего-то от меня хочет, и я должна пойти навстречу.

Я снова бросаю взгляд в зал и вижу Джо, у которой струятся по лицу слезы. Она держится за Клем и Рэва, которые сидят по обе стороны от нее. Они оба бледные и потрясенные. Я поспешно отвожу взгляд, чтобы не заразиться слезами Джо. И я все еще не в состоянии посмотреть туда, где, как мне известно, мужчина с черными волосами и темными глазами наблюдает за мной.

– Он снова меня поцеловал и потянул за лиф платья, пытаясь высвободить из бюстгальтера. К счастью, платье было на размер меньше и сидело плотно, как шкурка на сосиске. Ему не удалось продвинуться ни на сантиметр. «Не надо!» – сказала я.

Мой голос впервые прерывается. Сглотнув, я продолжаю:

– Но я пыталась произнести это беспечным, веселым тоном. Как будто «Не надо!» следует перевести следующим образом: «Не надо, но, конечно, СДЕЛАЙ это в другой раз, только, наверное, не сейчас, потому что я Хорошая Девочка».

– Что с тобой не так, черт побери? – осведомился он.

Я ненавидела себя за то, что не удалось отвлечь его. Я была забавной, крутой Джорджиной, и мне хотелось доказать, что я могу справиться. Мне хотелось, чтобы все хорошо кончилось. Не следует огорчать его. Что со мной не так, черт побери? Ему не удалось сорвать с меня платье, но он сорвал завесу с ужасной истины: я не та, кем кажусь. Я пыталась всех одурачить, чтобы думали, будто я веселая, бесшабашная девчонка, которой все нипочем. Но я неопытная, испуганная и вовсе не крутая. Мне казалось, что, если это обнаружится, будет катастрофа. Я должна была решить психологическую задачу: как отказать ему таким образом, чтобы он не подумал, что я отказываю. Его не заботило, чем закончится эта история, чего нельзя сказать обо мне. Ведь рассказывать-то будет он.

– У меня есть бойфренд, – говорю я, рассудив, что это не оскорбит его мужское достоинство.

Он возразил:

– Ха! У тебя его нет. Кто он?

Я не хотела впутывать в это моего бойфренда. Мне не хотелось открывать его имя. А то еще станут совать свой нос и выражать презрение к тому, что у нас есть, к тому, что для меня дороже всего. Он безупречен, и он мой. Его нужно защитить любой ценой.

Я сказала:

– Ты его не знаешь.

– Чушь, Джорджина. Все знают, что у тебя никогда никого не было. Ты всегда носилась с романтикой, как эта старая курица на уроках английского.

Точные удары ножом в жизненно важные органы. Какой ужас: все учуяли мое отчаянное желание нравиться. Этот мальчик говорит мне, что это всем известно. Я отвратительная, убогая, жалкая.

Сейчас я беззвучно плачу, слезы текут по лицу, но голос все еще уверенный.

– Он снова попытался меня поцеловать, и я оттолкнула его со словами: «Давай вернемся на вечеринку и выпьем пунша». И тут он спросил, чтобы показать, что не купился на мою попытку сменить тему:

– Ты девственница?

– Нет, – ответила я.

– Вот и хорошо, – сказал он.

Он расстегнул молнию на своих джинсах, а я стояла, прижатая к стене, в свете ламп, ярком, как в операционной. И я думала: зачем я здесь, как мне сбежать? И почему все вдруг пошло не так?

Это была моя вина.

Я обвожу взглядом зал и вижу море обращенных к сцене лиц. У меня больше не получается сосредоточиться на ком-то одном.

– Более умная, более обаятельная, более хорошая девочка, чем я, нашла бы правильные слова, чтобы выкрутиться и в то же время угодить ему. То, что я не могла найти выход, – еще одно доказательство моей глупости и незрелости. Конечно, мальчики на вечеринках стараются ускользнуть с девочками в туалет – чего же еще я ожидала? Мне повезло, что кто-то не из моей, а из высшей лиги захотел этого. Неблагодарная и нелепая. Может быть, более умная, более обаятельная девушка просто уступила бы.

Я солгала: я была девственницей. И никогда прежде не видела мужского органа в реальной жизни. И вдруг – вот он, высвободившийся из джинсов «Леви». Это было все равно что увидеть Чужого, вырывающегося из груди Джона Херта. Я запаниковала, понимая,