– Если я смогу, сэр, – согласился Вудс, обрадовавшись возможности хоть чем-то занять себя. Он порылся в карманах, достал небольшой бронзовый ключ, да так и остался стоять с ключом в руках в ожидании вопросов суперинтенданта.

– Во сколько его нашли? – спросил тот.

– После девяти, сэр.

– Полли всегда входила в кабинет в это время?

– Да, сэр. Это уже превратилось в рутину. Так лучше всего – поверьте, сэр – делать все в одно и то же время. Тогда ничего не забывается.

– То есть все в доме знали, что около девяти Полли войдет в кабинет?

– Да, сэр. – Вудс выглядел глубоко взволнованным. Это легко было понять, да и все его мысли были написаны у него на физиономии. Сам Каделл тоже знал, что первой, кто его обнаружит, будет молодая горничная.

– И дверь была не заперта… – констатировал Питт. Все эти факты вызывали у него удивление. Люди, собирающиеся совершить самоубийство, обычно стараются обеспечить себе уединение.

– Да, сэр.

– Кто-нибудь слышал выстрел? Шума должно было быть много.

– Нет, сэр. То есть мы этого не поняли, понимаете? – Дворецкий выглядел растерянным, словно сам был во всем виноват: как будто, если б он и другие слуги расслышали выстрел, они смогли бы предотвратить трагедию. Это было глупо, но горе и необычная обстановка мешали ему рационально мыслить. – Понимаете, сэр, большинство слуг занимались своими утренними делами. Кухня была полна посетителей. Во дворе было очень много посыльных с разными товарами, тележек, повозок и всего такого прочего. Копыта стучали по мостовой, колеса скрипели… Все окна были открыты для проветривания, поэтому шума в доме хватало. Полагаю, что звук выстрела мы услышали, но не обратили на него внимания, потому что не поняли, что это было.

– Мистер Каделл завтракал сегодня утром?

– Нет, сэр. Он выпил только чашку чая.

– Это было необычно?

– Нет, не в последнее время, сэр. Боюсь, что в последние дни мистер Каделл был несколько не в себе и мало обращал внимания на свое здоровье. – Дворецкий опять сморгнул, пытаясь справиться с эмоциями. – Казалось, что-то постоянно его беспокоит, если вы понимаете, что я имею в виду, сэр. Полагаю, что его волновало что-то, происходящее за границей. Он ведь всегда был таким ответственным… – Слуга замолчал, неожиданно вспомнив, что его хозяин только что умер. Глаза его наполнились слезами, и он отвернулся, стыдясь того, что потерял контроль над собой в присутствии чужого человека.

Питт привык к подобным проявлениями эмоций – все это он наблюдал бессчетное количество раз. Суперинтендант притворился, что ничего не заметил.

– А где мистер Каделл пил чай? – задал он домоправителю новый вопрос.

– Полагаю, что Дидкотт принес его ему в гардеробную. – Вудсу потребовалось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки.

– А потом он спустился в кабинет?

– Думаю, да, сэр. Дидкотт знает это лучше меня.

– Мы его обязательно спросим. Благодарю вас. А теперь я бы хотел, чтобы вы впустили меня в кабинет.

– Конечно, сэр.

Слегка шаркающей походкой дворецкий направился через холл и прошел по довольно длинному коридору, который привел их к высокой дубовой двери. Вудс отпер ее ключом, который держал в руках, и впустил Питта в комнату, а сам остался за порогом.

Лео Каделл сидел за письменным столом, навалившись на него грудью, повернув голову в сторону и неловко разведя руки. Кровь забрызгала всю деревянную столешницу. Рядом с его правой рукой лежал дуэльный пистолет, а на расстоянии двух дюймов от него – гусиное перо с высохшими чернилами. На полу, рядом со стулом, на котором сидел покойный, лежала подушка. Питт поднял ее и обнюхал. От подушки резко пахло порохом и горелым. Наличие подушки объясняло, почему никто не слышал резкого звука выстрела.

Однако это не объясняло, почему Каделл не запер дверь изнутри, чтобы слуги могли заранее догадаться, что с ним что-то произошло и его не нашла бы неожиданно молодая горничная или, не дай бог, жена.

Но, с другой стороны, человек, который способен на такой шантаж, вряд ли в последние минуты своей жизни будет беспокоиться о чувствах служанки или кого бы то ни было еще. Как все-таки легко так трагически ошибиться в другом человеке! Суперинтендант все еще не мог смириться с этим, а Веспасия, скорее всего, не сможет вообще никогда. Однако даже такая мудрая и проницательная женщина, как она, оказывается, тоже могла ошибаться…

Томас осмотрел бумаги, лежавшие на крышке стола. Аккуратная пачка из нескольких писем и документов из министерства, и отдельно, слева от пачки, одно письмо, составленное из букв, аккуратно вырезанных из «Таймс» и наклеенных на лист чистой белой бумаги. Питт прочитал его:

Я ЗНАЮ, ЧТО ПОЛИЦИЯ ПОДБИРАЕТСЯ КО МНЕ ВСЕ БЛИЖЕ И БЛИЖЕ. МОЙ ЗАМЫСЕЛ ПРОВАЛИЛСЯ, НО Я НЕ БУДУ ЖДАТЬ, ПОКА ОНИ МЕНЯ АРЕСТУЮТ. ЭТО ВЫШЕ МОИХ СИЛ.

Я КОНЧУ ВСЕ ОДНИМ УДАРОМ, И МНЕ НЕ ИНТЕРЕСНО, ЧТО СЛУЧИТСЯ ПОСЛЕ ТОГО, КАК Я УМРУ. Я БУДУ ЗНАТЬ, ЧТО ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ. ПРОСТО ВСЕМУ ПРИШЕЛ КОНЕЦ.

ЛЕО КАДЕЛЛ

Записка была очень жесткой – ни сожалений, ни извинений. Вполне вероятно, что где-нибудь лежит еще одно письмо, адресованное Теодозии. Питт не верил, что эта женщина знала, чем занимается ее муж.

Он еще раз внимательно посмотрел на письмо. Оно выглядело таким же, как и прочие, те, которые он видел раньше. Может быть, промежутки между буквами были немного другими, не такими выверенными, но, принимая во внимание обстоятельства, это выглядело естественным.

В коробке на столе лежали ножницы, нож для разрезания бумаги, кусок сургуча, моток веревки и два карандаша. Только клея нигде рядом видно не было. Возможно, он кончился и пустую бутылочку просто выбросили?

А где же газета, из которой вырезали буквы и слова? Ни на столе, ни на полу ее видно не было. Питт наклонился и посмотрел в корзинке для мусора. Газета лежала там, аккуратно сложенная, и суперинтендант достал ее. Так и есть – вчерашний номер «Таймс». Было хорошо видно, откуда вырезались слова и буквы.

Томас бросил газету назад в корзину. Больше здесь искать было нечего. Каделл был прав: что касается полиции, то дело закончено. Правда, для жертв шантажиста, и особенно для Теодозии, оно не закончится никогда…

Яркий солнечный свет падал через большие французские окна из сада. Горничная была слишком испугана увиденным, чтобы подумать о том, что занавеси надо задернуть. В саду никого не было видно. Полицейский пересек комнату, запер окна на замок и задернул тяжелые вельветовые портьеры, затем вышел и запер за собой дверь кабинета. Он должен был переговорить с Теодозией. В любом расследовании было два самых тяжелых момента: беседа с семьей погибшего, шокированной и измученной обрушившимися на нее страданиями, а также почти неизбежный арест подозреваемого. Сейчас же все горе было сконцентрировано на одном человеке.