– Почему ты не позволила заняться этим доктору Раундтри? – в третий раз потребовал он у нее ответа.

– Я выхожу замуж за Тринити, – терпеливо повторила Виктория. – И предпочитаю, чтобы он видел меня полуголой, а не какой-то доктор.

– Но жениху неприлично смотреть на тебя в таком виде.

– Тогда сделай это сам.

Но от этой чести Грант категорически отказался.

– Я вообще не уверен, что одобряю твою помолвку. Я едва мог поверить Рыжему, когда он рассказал мне об этом.

– Он должен был предоставить это мне.

– Он был слишком потрясен, чтобы рассуждать здраво.

– Тогда ему следовало оставаться в «Горной долине», где бы ты с ним нянчился, – отрезала Виктория. Тринити как раз лил спирт на ее раны, и боль была нестерпимой.

– Не понимаю, Виктория, почему ты так поступаешь. Ты ведешь себя так, словно просто хочешь меня шокировать.

– По сравнению с тем, что произошло со мной за последние несколько недель, это пустяки. А теперь перестань жужжать, как сердитая оса, и расскажи мне про Бака.

– Рана Бака заживает, но он покидает «Горную долину». Едет в Калифорнию. Он сказал, что остаться не может: все напоминает ему о тебе.

Виктории хотелось выругаться. Как это похоже на Бака – постараться заставить ее почувствовать себя виноватой!

– Тебе нужно срочно повидаться с этим твоим адвокатом. Неизвестно, что он затеял, и его следует остановить. И потом, этот человек от Пинкертона. Тринити меня всю забинтует к твоему возвращению, и я буду выглядеть вполне пристойно, – сказала она, когда дядя заколебался. – Потом он уйдет, и мы сможем поговорить.

– Тебе не обязательно это делать.

– Вы заслужили возможность дать племяннице свой совет, – промолвил Тринити. – Я больше всего на свете хочу жениться на ней, но понимаю ваши опасения. Я впутал ее во многие неприятности.

– Но кажется, и выпутал из них, – признал Грант.

– У меня не было особого выбора. – Тринити усмехнулся в той шутливой манере, которая так нравилась Виктории. – Ведь Рыжий все время дышал мне в затылок.

– Ты не веришь, что Майра – это Куини, – произнес Тринити. Дядя Виктории ушел, и они остались одни. – Не отрицай. Я знаю, что не веришь. Мне было бы это безразлично, если бы она не была так опасна. Ты должна признать, что кто-то заплатил, чтобы тебя убили. Кто мог это сделать, если не Куини? И кто еще, кроме Майры, нанял бы убийцу из работников ранчо Блейзеров?

– Признаю, что была не права. Вида Керби после того, как он застрелил этого человека, было достаточно, чтобы меня убедить. Как по-твоему, с ним все будет в порядке? – Она была искренне озабочена этим.

– Должно пройти время. Он явно не убийца, но ему придется это пережить. Все зависит от Куини.

– Как ты думаешь, что она теперь сделает?

– Не знаю, но что бы это ни было, она не станет ничего предпринимать нынче вечером. А теперь снимай свой халат. Я хочу проверить твои раны.

– Они не могли так быстро воспалиться.

– Как знать.

– Ладно, ладно. Проверяй, – вздохнула Виктория, подчинившись. – Ну, ты закончил? – поинтересовалась она, когда Тринити осмотрел последнюю царапину.

– Да.

– Ты не возражаешь, если я оденусь?

– Возражаю, и очень.

– Тринити, не можешь же ты иметь в виду...

– Могу.

– Но ведь я вся покрыта царапинами.

– Я люблю твои царапины.

Виктория поставила крест на стараниях научить Тринити пристойному поведению. В такой ситуации единственным гуманным поступком было ответить ему той же страстью.

– Надеюсь, ты не подумаешь, что я собираюсь всегда так себя вести.

– Тебе и не надо. Так вести себя буду я.

– Ты безнадежный бесстыдник.

– Ты права.

– И тебе это безразлично.

– Вовсе нет. Я страстно постараюсь быть с тобой бесстыдником каждый день моей жизни.

Виктория сдалась. Так чудесно было отдаться на волю их взаимной страсти. Она не думала, что когда-нибудь устанет от желания Тринити заниматься с ней любовью. Ей нравилась нежность, с которой он целовал и прижимал ее к себе. Ей нравилась сила, с которой он сжимал ее в объятиях и вторгался языком в ее рот. Ей нравилось его нетерпение, когда он хотел ее так сильно, что не мог ждать.

И конечно, больше всего ей нравилось, когда он ее любил!

Все остальное было лишь прелюдией, увертюрой перед основным действием. Она расслабилась и позволила себя ласкать. Но когда он прикасался к ее плечам или рукам, она ждала тех бурных ощущений, которые дарил ей его рот, втягивающий в себя ее соски. Когда кончики его пальцев легко скользили по ее губам или рисовали замысловатые узоры на ее животе, она вспоминала сладкую муку, которую порождали они в ее лоне.

Когда его ладони брали в горсть ее груди или нежно массировали ей бедра или живот, она предвкушала то отчаянное желание, которое ощутит, едва он раздвинет ей ноги. Когда его язык резкими движениями вторгался в ее рот, она жаждала вторжения его мужской плоти глубоко-глубоко, до самого средоточия ее голодной неуемной сути, которой никогда не суждено будет, удовлетвориться полностью.

– Люби меня, – простонала она, не в силах больше терпеть. – Ты сводишь меня с ума.

Но Тринити не спешил. Он продолжал ласкать ее груди, а его рука тем временем медленно скользила к животу и бедрам и снова возвращалась к грудям, чтобы взять их в ладонь.

Виктория извивалась под этой блаженной пыткой.

– Прекрати меня мучить, – молила она. Тринити вторгся в нее, и Виктория томно застонала.

Толкнувшись в его руку, она постаралась втянуть его в себя поглубже. Он нашел нежную шишечку ее наслаждения и стал бережно массировать ее огрубевшим кончиком пальца.

Виктория почувствовала, что сейчас взорвется.

Она торопливо помогла ему освободиться от остатков одежды, обрывая в спешке пуговицы и разрывая швы. Она обвилась вокруг него, взяла его в плен своим телом, захватила в себя. Она не знала, нравится ли это ему больше прежнего, но сейчас ей было все равно. Он должен погасить огонь ее чресл, даже если для этого ей придется взять на себя роль агрессора.

Тринити отбросил всякую сдержанность. Он хотел Викторию так же сильно, как она его. Они соединились в неукротимом слиянии энергий. Они больше не могли сдерживать эту влекущую их друг к другу силу. Вонзающиеся в нее выпады Тринити были размеренными и мощными.

Волна за волной накатывал на Викторию пульсирующий восторг. Каждая волна еще более блаженно мучительная, чем предыдущая. Снова и снова она взывала к Тринити, моля смягчить эту муку, разрядить это напряжение, но он скакал на гребне своей страсти. Он не слышал ничего, кроме зова собственных чресл, рвущихся к полному изнеможению.