Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это с небом? – спросила Эстер, выглянув с утра в окно.
Она все еще чувствовала слабость из-за раны на голове. Сперва она решила, что висящая над крышами причудливая дымка – признак ухудшения ее здоровья: что-то не в порядке у нее с глазом или с мозгом. Но, судя по испуганным лицам Эноны и Пеннирояла, они видели то же, что и она.
Солнце встало бледно-розовое и какое-то съежившееся. С неба сыпались хлопья, как будто шел снег.
– Снег? Летом? – пожаловался Пеннироял.
– ЭТО ПЕПЕЛ, – объявил Шрайк. – В НЕБЕ ПОЛНО ПЕПЛА.
Генерал Сяо, пользуясь затишьем, отдала приказ починить «Фурию».
– Мы не можем связаться с Шань-Го, – сообщила она гостям. – Это новое оружие, видимо, повредило наши радиостанции. Поэтому я отправлю вас к Наге как курьеров. Нам нужны приказы. Что делать – наступать? Вернуть отнятые городами территории? Или просто ждать, пока они сдадутся?
Энона посмотрела на столбы дыма над мертвыми движущимися городами.
– Не могу поверить, что у Наги было такое оружие и он ничего мне не сказал. Не верю, что он пустил его в ход. Столько убитых. Ужас!
Генерал Сяо поклонилась:
– Я лично согласна с вашим превосходительством. Но не будем говорить об этом слишком громко. Личный состав в восторге от нового оружия.
И точно, по пути к причалу, где стояла «Фурия», четверо спутников слышали победные крики и пение, доносящиеся с нижних ярусов Передового командования, из окопов и крепостей вокруг. Выстрелы хлопали, как пробки от шампанского, – солдаты Зеленой Грозы на радостях выпускали в небо заряды, которые хранили для боев с городами. Когда от металлической палубы в нескольких шагах впереди отскочила пуля, они сперва решили, что это стреляная гильза.
– Поскитт милосердный! – возмущенно закричал Пеннироял. – Так и глаз кому-нибудь выбить можно!
Только когда прямо перед ними возник злой, взъерошенный солдат, на ходу досылая новый патрон в патронник, они поняли, что пуля предназначалась Эноне.
– Алеутка! – крикнул солдат, показывая на нее своим товарищам, которые спешили к нему. – Вот она, друзья! Алеутская предательница! Пыталась уничтожить Цветок Ветра и посадить на ее место Нагу!
Шрайк шагнул вперед, заслоняя Энону, и выпустил перстяные клинки. Приятели солдата шарахнулись назад, но он остался на месте, продолжая кричать:
– Алеутка, твое время вышло! Она восстала вновь! Все слышали весть! Неведомый Сталкер убил тысячу городских в Брайтоне! На священной горе нашли пиявку-амфибию! Сталкер Фанг вернулась!
Эстер схватилась за ружье, но Энона поймала ее запястье, не давая застрелить разозленного солдата.
– Нет. Оставь его. Кто знает, что ему пришлось пережить?
От причала к ним уже бежали люди генерала Сяо.
Когда солдата схватили, он закричал:
– У Наги кишка тонка столько городов спалить! Это ее победа! Сталкер Фанг вернулась в Тяньцзин и убила трусливого калеку! Лети домой, алеутка, она и тебя убьет!
Буяна уволокли прочь. Энона вся дрожала. Эстер подхватила ее под руку и скорее повела к причалу.
– Не волнуйся так, он пьяный или сумасшедший.
– Я СЛЫШАЛ ТЕ ЖЕ СЛУХИ ОТ ДРУГИХ ОДНАЖДЫРОЖДЕННЫХ, – сказал Шрайк. – КОГДА ПОРАЖЕНИЕ КАЗАЛОСЬ НЕИЗБЕЖНЫМ, ОНИ УТЕШАЛИСЬ ВЕРОЙ В ТО, ЧТО ПРЕЖНЯЯ ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ВЕРНУЛАСЬ.
– Но ведь Фанг мертва, правда? – сказал Пеннироял, прячась за Сталкера. – Вы ее уничтожили!
– Она мертва, – сказала Энона. – Иначе и быть не может…
Но она все еще дрожала и полчаса спустя, когда «Фурия» уже уносила ее в замаранное пеплом небо, начиная обратный путь к Тяньцзину.
Лондон. После ночи наступил бессолнечный рассвет. Повсюду туман. Туман по окраинам развалин – там, где завалы обломков постепенно переходят в поросшую кустарником равнину. Туман в самом сердце развалин, клубится между высокими кучами ржавых кусков железа. Туман на дороге к Родильному отделению, туман на мусорных холмах. Туман вползает в домики Крауч-Энда, плотной пеленой окутывает ослепшие наблюдательные посты и замершие ветряки, виснет клочьями на оснастке «Археоптерикса» в секретном ангаре. Всю равнину укрыл такой толстый слой тумана, что птицы-Сталкеры не могут разглядеть Лондон, – только самые высокие груды обломков торчат скалистыми островками в сплошном белом море.
Рен проснулась от тревожного сна под равномерное кап-кап-кап с карнизов. Рядом – Тео (значит, он ей все-таки не приснился), а папы все еще нет. Нехотя Рен выбралась из тепла под боком у Тео и обошла стылую хибарку, заглядывая во все комнаты по очереди.
– Пап? Папа?
Письмо зашуршало под ногой, когда Рен вернулась к Тео. Спросонья ей пришлось дважды перечитать короткую записку, прежде чем она наконец поняла.
От ее крика проснулся Тео. Рен сунула ему листок.
Дорогая Рен!
Когда ты прочтешь это письмо, я уже буду в воздухе. Прости, что не попрощался, но, как ты мне написала когда-то, «иначе вы бы меня не отпустили». Я не хочу с тобой спорить, не хочу вспоминать тебя несчастной, плачущей или сердитой на меня. Хочу навсегда запомнить тебя такой, какой увидел сегодня, – в безопасности рядом с Тео.
Я попробую объяснить Зеленой Грозе, что Новый Лондон им ничем не угрожает. Новое оружие все изменило, но я верю, что генерал Нага – хороший человек и если он поймет, что мы, лондонцы, в сущности, такие же люди, как его народ, то отпустит нас с миром. Быть может, я даже уговорю его совсем отказаться от этого оружия. Я должен хотя бы попробовать.
Надеюсь, через несколько дней я вернусь и успею увидеть, как Новый Лондон отправится в путь, но если я и умру, это не важно. Если честно, Рен, я уже умираю. Так сказал врач в Перипатетиаполисе. Я умираю давно и скоро в любом случае умру, с помощью Зеленой Грозы или без нее.
Самое странное – я этим не слишком расстроен, потому что знаю – ты будешь жить дальше и увидишь много разных чудес, и когда-нибудь, надеюсь, у тебя тоже будут дети, они будут тебя и тревожить, и радовать, совсем как ты – меня. Я думаю, этому как раз и учит история: жизнь продолжается, даже если умирают отдельные люди и рушатся целые цивилизации. Простые вещи существуют всегда, повторяясь заново в каждом поколении. Что ж, я пожил свое, теперь твоя очередь, а я постараюсь добиться, чтобы в мире, где ты будешь жить, стало одной угрозой меньше…
Рен уже надела куртку и шагнула за порог раньше, чем Тео дочитал. Он обрадовался поводу прерваться. Письмо было слишком личное. Казалось неправильным в него заглядывать.
– Куда ты идешь? – спросил Тео.
– В ангар, конечно!
– Он уже улетел… Он сам говорит…
– Я знаю, что он говорит, но мы же не знаем, когда он все это написал! Он болен. Может, дорога заняла у него больше времени, чем он рассчитывал.