Стоянка нашлась достаточно близко.

Меня предупредили, что встречать приглашенную у метро следовало именно наверху и несколько в стороне от ее искомого выхода на поверхность; так я и сделал – и поэтому не пропустил появления Сашки у замызганной металлической оградки, прямо на скругленном углу здания, чей нижний этаж некогда принадлежал, если я верно припоминаю, какой-то туристической компании, а ныне был частично занят китайским рестораном «Великая Стена». Неприятное мерцание его желтой эмблемы мешало мне рассмотреть подробности, но этого и не требовалось.

Сашка была одета не в тот главный, красный ленинградский плащ, с которым читатель этих заметок уже знаком. На ней оказался плащ иной, немедленно мною узнанный – он пребывал в тех темпоральных капсулах, где содержатся ранние университетские годы А.Ф. Чумаковой: покроя, подобного ленинградскому, но поизысканнее; туго стянутый в талии кушачком; темный, переливчато-зеленоватый. Материал, который шел на такие плащи, назывался, пожалуй, дакроном.

Приглашенная часто и резко повертывала головой, украшенной высоким начесом (насколько я мог судить на расстоянии, ее волосы были закреплены довольно жестким на вид лаком). Она, как видно, пыталась избавиться от растерянности – и определить наконец, куда и каким образом ее занесло.

– Саша, – позвал я.

Приглашенная оборотилась. И тотчас же под воздействием каких-то технических неполадок, желтая эмблема «Великой Стены» вдруг с треском испустила острую белую вспышку чуть ли не прямо Сашке в лицо – и перегорела, утратив всякое свечение.

Приглашенная заметно вздрогнула и сжалась.

– Саша, – повторил я. – Добрый вечер; заблудились? Не узнаете? Потому что вы меня всего один раз видели. Я Коли Усова отец. Вы до дóму добираетесь?

– Ой, – сказала Сашка. Но тотчас опомнилась и степенно, хотя и довольно торопливо, продолжила: – Я уже столько времени дó дому добираюсь. Села в свой трамвай. Как всегда, на Короленко, и нас везли-везли, везли-везли. Вдруг в какой-то, похоже, подземный переход закатились – и стоим. Я задумалась, не обратила внимания, а потом смотрю: пассажиры, оказывается, повыходили, совсем другие заходят… – Все эти подробности, скорее всего, предназначались не столько предполагаемому Колькиному отцу – внятно было, что она не знает его полного имени и потому уклоняется даже от самых необходимых обращений, – а ей же самой: Сашка старалась ничего не упустить, желая во что бы то ни стало сыскать ошибку в своем маршруте. – И я тоже вышла. Масса народу! – и остановка такая странная, тоже подземная, но красивая: эскалаторы откуда-то! Я со всеми по ним наверх поднялась, а темно уже! – Она огляделась. – В какой же я вагон села, дурная?! Похоже, аж на Юмовскую заехала… Или на Маяковского?

Я не перебивал ее – да, впрочем, и не смог бы этого сделать. Я только слушал ее стеснительно-сбивчиво-испуганно-радостно-усталую речь, прореженную частыми короткими придыханиями и улыбками; судя по всему, Сашка проработала (или проучилась) с утра до вечера; встречать ее следовало как-то иначе, но моей готовности к нашей встрече наверняка не хватало. А ведь мною ничего не упущено! Я припас для нее всё, что только могло понадобиться, – вплоть до интимных прокладок; зато свою готовность, в которой я был настолько уверен, что не стал подвергать ее никаким умозрительным смотрам и репетициям, – свою готовность я переоценил.

Появись такая возможность, я доставил бы Сашку в ее жилище на Красной Баварии, распрощался – и возвратился к себе в Асторию, где, поужинав греческой простоквашей, просидел бы до двух-трех пополуночи за компьютером, а уж тогда бы с утра позвонил А.Ф. Чумаковой – и рассказал ей, что у меня, мол, сюрприз: отыскался ее старинный паспортный снимок. Откуда?! – Пока секрет!

А за Сашкой я заехал бы позднее.

– Ну-у, мы не так далеко на самом деле, – успокоительно проговорил Николай Н. Усов. – За полчасика доберемся.

– Ничего себе «не так», – сокрушенно фыркнула Сашка. – я даже понятия не имею, как отсюда ко мне ехать… Извините, – наконец-то решилась она, – я просто не знаю, как вас по отчеству…

– Николай Валентинович.

– …А вот интересно, Николай Валентинович, как это может быть: вы меня сразу узнали, а я вас даже не запомнила? – Она совсем освоилась, даже слегка заиграла-заегозила перед старшим, т. к., наверное, поняла, что нравится этому седоватому, с высокими залысинами и безошибочно Колькиными чертами лица дядьке в импортной кожаной куртке с воротником-стойкой на особом ремешке.

– Удивительного мало, Сашенька. Я вас и Колю встретил тоже вечером – как мы сегодня – возле университета. Фактически – двух слов не сказали, а вы на меня, скорее всего, и внимания не обратили. Коля нас даже не познакомил, но вот я на вас успел чуть-чуть посмотреть. Вот какая, думаю, хорошая девушка у моего Николая. Он вам, наверное, говорил, что наша семья живет раздельно. Коля еще в первый класс ходил, когда мы с его мамой… утратили общий язык… Не сложились отношения…

Я прилагал немало усилий, чтобы речь моя ни единым словом не выступила за пределы изобретенного мной современника Сашки Чумаковой: солидного, довольно симпатичного пожилого человека с высшим образованием; он приходился отцом ее неудачливому обожателю. Вместе с тем я старался быть по возможности занимательным в своей болтовне, т. к. полагал, что необходимо – пусть и в наступившем сумраке – всячески отвлечь, заслонить приглашенную от странного для нее вида верхнеманхэттенских толп, от их неумолчного говора по телефонам: зачастую мелкие аппараты крепились на ушных раковинах, т. ч. со стороны неосведомленному вполне могло показаться, будто бы десятки и сотни прохожих людей разговаривают сами с собой ; впрочем, для нашего уличного обихода подобное обстоятельство не представлялось чем-то из ряда вон выходящим: напротив, я не без основания подозревал, что именно так оно и есть и среди обладателей этих новых приборов найдется немало тех, которые только прикидываются, будто бы на ходу ведут важные персональные или служебные беседы, тогда как на деле телефоны их – даже не включены.

Я также счел своим долгом уберечь мою Сашку от звуковых и световых сигналов, что издавали рвущиеся почти наперерез друг другу полицейский “chevy” и кардиологический фургон, – и потому говорил нарочито громко.

Но мои опасения были напрасны. Ведь персональный куратор загодя предупреждал, что в первые минуты и даже, пожалуй, часы свидания мне беспокоиться не о чем. При столкновении с феноменом подлинно неожиданным, могущим непоправимо потрясти, психика большинства приглашенных обнаруживает вполне надежную, хотя и не слишком длительную спонтанную реакцию защиты от опасных сюрпризов: приглашенными эти сюрпризы не сразу распознаю́тся («в упор не видят») – если только кто-либо или что-либо не привлечет к ним их внимания.

Переговариваясь в таком же роде, мы подошли к моей «хонде». Я рассчитывал, что для Сашки этот нейтральных очертаний автомобиль вполне мог бы сойти за образчик некоей «новой служебной “Волги”», которой мне иногда удается воспользоваться и для собственных нужд. Но Сашка ни о чем не спросила. Дверцы машины, помимо дистанционных, были оборудованы механическими замками; как то заранее предполагалось, ими я и воспользовался – из опасений вспугнуть приглашенную незнакомыми ей передовыми эффектами.