Тангейзер был так счастлив, что оступился и исчез в соленой волне. Все закружилось у него в голове, пока он не схватился обеими руками за скалу, не уперся ногами и не вытолкнул себя на поверхность, хватая воздух. Его возмутило, что предмет, которым он почти уже овладел, ставит его в столь беспомощное положение, но он по-крабьи прополз вдоль скалы и наконец добрался до лодки, не утонув сам. Вода доходила до пояса, но, цепляясь пальцами ног за скалу, он сумел снять холстину и перевалиться в лодку.

На дне оказалась пара весел, руль, мачта и свернутый латинский парус. Еще — бочонок с водой, засмоленный ящик (Тангейзер предположил, что в нем галеты), в свернутой рулоном попоне оказался нож, удочка и рыболовные крючки, а также компас, завернутый в промасленную ткань. Сицилия была в пятидесяти милях строго на север, побережье Калабрии, где никто не желал насадить его голову на копье, — всего на пятьдесят миль дальше.

Он отвязал лодку от двух железных колец, вбитых в скалу, и погреб вдоль берега обратно. Судно разрезало мелкие волны, как кинжал, а при поднятом парусе и попутном ветре в открытом море оно обставит любую галеру. На берегу он собрал свои вещи и оставил Бураку сумку с плющеным овсом. Провел лодку в северную часть бухты и причалил к берегу Зонры. Он затащил лодку на берег и оставил под прикрытием каменного, лишенного крыши домика, выходящего к самой воде. Закрыл лодку холстиной, затем с час поработал руками, забрасывая ее песком. Со стороны моря лодка никак не выделялась на фоне стены. А с суши ее откопал бы только знающий человек, поскольку воды в деревне нет, саму деревню только что разграбили, а турки вряд ли вернутся в ближайшее время. Сюда придется идти пешком, но даже с двумя женщинами они доберутся и поднимут парус часа через три после того, как выйдут из Калькаракских ворот.

Тангейзер оделся, пошел к Бураку, завернул свой новый дамасский мушкет в одеяло и поехал на юг вдоль залива Марсашлокк, где стояла на якоре основная часть флота султана. Суда, доставлявшие продовольствие, постоянно ходили к берегам Северной Африки и обратно, и на берегу залива было полным-полно народу. Тангейзер напоил Бурака, помолился вместе со всеми, а потом пил чай и ел миндаль в меду в компании египетского морехода. Они говорили об Александрии, и Тангейзер выяснил мимоходом, что адмирал Пиали по-прежнему опасается ветров грегале, поэтому всего с дюжину галер осуществляют блокаду. Несколько патрулируют канал Гоцо, остальные курсируют у входа в Большую гавань, и от того и от другого направления Тангейзер охотно отказывался. Самой безопасной остается северная стоянка в заливе Марсамшетт, если, конечно, битва за Сент-Эльмо все еще продолжается.

Выяснив эту утешительную новость, Тангейзер укрепился в своей уверенности, что счастливо отбудет домой, и присоединился к каравану мулов, везущих дрова и муку к армейским хлебным печам на Марсе. Он рассказал капитану эскорта сипахов о нападении на батарею Драгута, о котором тот еще не слышал. Как часто бывало раньше, он смотрел на Религию с точки зрения турок. Культ фанатиков-сатанистов. Не столько солдаты, сколько убийцы. Работорговцы, пираты, дьяволы во плоти, может быть, даже колдуны. Чума, которую необходимо истребить ради спасения мира и добра во всем остальном мире. И Тангейзеру не приходилось особенно притворяться, соглашаясь с этим мнением.

В главном турецком лагере на Марсе он отправился на базар, чтобы напомнить о себе некоторым дружественно настроенным торговцам. Они пили кислое молоко с солью и кориандром, и он узнал, насколько чудовищны потери турок, осаждающих форт Святого Эльма. Несколько янычарских отрядов, не желавших отступить, были буквально стерты с лица земли. Хотя кампания оказалась более напряженной, чем предполагалось, никто не сомневался, что султан Сулейман победит, ибо такова воля Аллаха. Когда миром будут править купцы, дружно согласились все, вот тогда наступит всеобщее благополучие, но этот день придет еще не скоро, а пока что они будут извлекать выгоду из всего, из чего сумеют.

Очень много говорили о достоинствах мальтийских гаваней, а также о пользе, какую можно будет из них извлечь, когда все это перейдет в собственность султана. В руках злобных псов ада остров был не более чем казармой и рынком рабов. А при оттоманских турках он расцветет. Здесь, где скрещивается дюжина крупных торговых путей, да если еще покончить с пиратством христиан, можно сколотить настоящее состояние. Эти торговцы хотели застолбить себе место, именно ради этого они забрались так далеко от дома и так рисковали. Тангейзер понял, что завидует им. Но потом он понял, что, когда Мальта сделается источником турецких денег, им с Сабато Сви не придется уже погружать свои ведра в поток, текущий из Венеции. Несмотря на периодические сложности, безмятежная республика всегда была впереди Оттоманской империи по торговле. Тангейзер продолжал рассуждать, теперь уже в широком масштабе, про объединение купцов — сами купцы восприняли это с восторгом. Кто-то из них знал о репутации Сабато Сви, кто-то был лично знаком с Моше Моссери. Евреям всегда доверяли и уважали их. Тангейзер представил глаза Сабато, когда он предложит ему в два раза расширить дело, сократив при этом в два раза расстояние.

Его осенило, что турки смогут восторжествовать только за счет гибели Религии. Но на самом деле, если Религия исчезнет с лица земли, никто не станет долго скорбеть. Отслужат мессы, вознесут хвалы погибшим. Монархи, герцоги и попы кинутся вырывать друг у друга земли. Те, кто ненавидел Ла Валлетта, будут всячески превозносить его, примазываясь к его славе. Рыцари исчезнут из памяти вместе с причиной, по которой они гибли. И время расставит их имена по полкам истории рядом с династиями, племенами и империями, слишком многочисленными, чтобы о них говорить.

— И где теперь эти греки, после тысячи лет Византии?

Он пробормотал эти слова вслух, и все посмотрели на него как-то странно, наверное, потому что ответ был очевиден. Те греки, у которых имелись какие-то таланты, стали рабами шаха Сулеймана и были за то благодарны. Остальные же — крестьяне, силящиеся добыть пропитание из камней. Тангейзер собрался с мыслями и, выказывая свою благосклонность, сообщил о перспективах перца на рынке. С Мальты они могли бы отправиться прямо в Геную, Барселону, Марсель и совершенно покончить с зависимостью от венецианцев. Цены были названы вслух, и торговцы принялись морщить лбы, производя в уме расчеты. Остаток дня прошел незаметно в подобного рода вполне гражданских беседах. Кофе был крепкий, печенье сладкое, и никто из мужчин вообще не заговаривал об убийствах. Солнце за холмами клонилось к западу. Раздался призыв муэдзина. Тангейзер молился вместе с друзьями, и он, богохульник и мошенник, обрел в молитве утешение. Затем зерноторговец из Галаты, больше всех заинтересовавшийся его прогнозом о перце и водивший дружбу с семьями из Мендеса, поделился с ним слухом, что Мустафа собирается следующей ночью, в праздник неверных, захватить защитников Сент-Эльмо врасплох.

Добыв для Старки этот лакомый кусок, Тангейзер уехал из лагеря, направив Бурака в темноту, к Калькаракским воротам. Поскольку Мустафа был полностью занят фортом Святого Эльма, с восточной стороны Эль-Борго почти не патрулировали, и он доехал без приключений. Дня хватит, чтобы отыскать Орландо Бокканера. В любом случае, не больше двух-трех дней. Мальчик вырос в Эль-Борго, скорее всего, находится в городе и сейчас. А потом он заберет всех, кто ему дорог, из этого безумия и предоставит все остальное воле Господней.