Если не считать, конечно, что вся эта подготовительная работа привела к дому в Рука-Блан, к той обольстительной женщине. Рядом с ней Берта выглядела как мешок со свеклой.

Итак, Водяной остался, прогнал соперника — какого-то прыщавого мальчишку в шортах, примостившегося среди деревьев, чтобы подглядывать, — и прекрасно провел время с восхитительной приятельницей Берты. Там, на лужайке, их тела, слившись воедино, катались по траве, потом перебрались в бассейн, оказавшись в глубокой темной воде. Все, что они проделывали вместе, сопровождалось великолепным, согревающим душу бульканьем ее смеха.

Грандиозное, грандиозное удовольствие. Но очень, очень серьезная ошибка. Вот почему Водяной был так раздражен.

В отличие от Берты ее подружка не была косметичкой в Сен-Пьер, и ее смерть не прошла незамеченной. По сообщениям прессы, репортажам по телевидению и радио, мадам де Котиньи была очень важной дамой — дочерью богатых американских родителей, которые, получив ужасное известие, прилетели во Францию на собственном самолете, и женой ведущего местного политика, которого настолько ошеломила ее смерть, что он покончил с собой. Эта история уже два дня не сходила со страниц прессы, и не было признаков, что шум утихает.

Полиции понадобилось не очень много времени, чтобы ухватиться за верные концы. Поначалу реакция имела обычные формы — россыпь телерепортажей, горстка впопыхах написанных передовиц и фотография на первой странице с жирным полицейским, беседующим с репортерами на выезде из «Аква-Сите». Не то чтобы это раздражало Водяного. Он испытывал даже определенное удовольствие — сидеть и наблюдать за расследованием своих преступлений. Как власти кружат вокруг собственной оси. Какие они самоуверенные, какие хвастливые... Но такими они становились каждый раз, бегая кругами.

Однако внезапно на сцену вышел этот человек, Жако, и возглавил расследование — уже не тот жирный. В субботней газете появилось его фото, еще он появился в теленовостях с заявлением, сделанным перед полицейским управлением. Широкоплечий, с волосами, зачесанными со лба и собранными в хвост, глаза спокойно и твердо нацелены в камеру, взгляд, от которого бросает в холод. Он выглядел как человек, который не любит, чтобы его водили за нос. При таком начальнике, решил Водяной, жизнь определенно обещает стать более трудной.

И впрямь уже началось — в кафе-баре «Гийом» напротив спортзала. Несколько дней назад там появилась эта девица. Сразу стало понятно, что она не обычная девица. Достаточно взглянуть, как она не может решить, где ей сесть — у окна, у бара, в алькове возле туалетных комнат? Уже с полдюжины раз приходила, болтала с Патрис и Надин, когда те приносили ей очередной кофе, каждые пять секунд, словно задумавшись, посматривала по сторонам поверх газеты.

Прочитывает все статьи по какой-то теме? Ищет работу? Кого она думает провести? У нее уже есть работа. В полиции. Это видно невооруженным глазом. Какое-то время было даже смешно, что она сидит там, всего через несколько столиков от него. Но сигнал был ясным. Полиция подбирается ближе. Они пронюхали про спортзал и, понятное дело, решили, что кафе-бар «Гийом» и есть то место, где Водяной мог устроить наблюдательный пункт.

Толково. Очень толково. Видимо, настало время перебираться, искать другое место. Жаль. Именно сейчас развлечение только начинается. А Марсель такое классное для этого местечко.

Надевая пиджак в этот воскресный вечер, Водяной знал, что необходимо сделать. Приятная поездка в Каллелон и прогулка по набережной в поисках тихого места, где можно попрощаться, предав океану память о подругах — их часы, колечки и браслеты, их золотые цепочки, крестики и серебряные броши, даже массивное кольцо с бриллиантом, снятое с безвольного пальца мадам Сюзанны Делахью де Котиньи.

И быть может, по дороге из Каллелона домой — если что-нибудь подвернется — одно последнее, маленькое приключение. Чтобы этот коп, Жако, побегал.

Анэ поднесла к глазам руку и посмотрела на часы. Только что перевалило за полночь. Она села в постели и прислушалась. Был звонок в дверь или нет? Она не могла сказать точно. Приснилось? Или кто-то на самом деле звонил? Девушка сидела в темноте, ожидая повторного звонка. Тогда станет ясно. Обнимающая ее тишина была глубокой и строгой. Ни звука, если не считать вздохов, издаваемых пружинами матраса, теплого шепота простыней и тихой пульсации вентилятора под потолком, помешивающего воздух в комнате.

Звонок прозвучал опять. Донесшееся из темноты настойчивое басовитое жужжание от двери унесло остатки сна. Но кто же это, черт возьми? В такое время?

Поль. Это может быть только Поль, подумала Анэ, соскальзывая с кровати. Должно быть, что-нибудь забыл — мобильник, портфель, очки. Этот человек безнадежен, всегда что-нибудь да забудет. Но это просто смешно, решила она. Он ушел два часа назад. Зачем ему суетиться? Сейчас он уже должен быть дома. Спать, как она, радуясь тому, что все улажено, согласие достигнуто. И никаких громких скандалов на этот раз, лишь осознание, что ее просьба не так уж неприемлема, что она сдержит слово и он больше никогда о ней не услышит.

Набросив халат, Анэ вспомнила, что ей снилось за мгновение до того, как она пробудилась. Маленький домик на Мартинике, который она купила, в горах над Ла Ламентеном, где прохладно, близко к родителям, и ее ребенок играл во дворике, не заботясь ни о чем в мире. Но сейчас она не на Мартинике. Она в Эндуме. Ночью. Одна.

Запахнув поплотнее халат, Анэ подошла к окну спальни и раздвинула шторы. Подъездная дорожка была пуста: ни «порше», ни огней, ни движения. Она задвинула шторы, вышла в прихожую, ведя пальцами по стене, на цыпочках подошла к двери и прислушалась.

Ничего.

И тут звонок прозвучал в третий раз, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности, на этот раз дольше, настойчивее. Звук был близко, палец, давивший на кнопку, всего с другой стороны двери, в дюймах от нее.

— Кто там? — спросила она и тут же пожалела, что подала голос.

— Это я, — донесся шепот в ответ.

— Поль, — сказала она со вздохом облегчения, сняла цепочку, повернула замок и открыла дверь. — Какого черта...

Вайон-дез-Офф, Марсель, понедельник

Первой это заметила чайка, едва оперившийся птенец. Ее розовые морщинистые лапки неуклюже вцепились в нос рыбацкой лодки. Еще серые с белым подбоем перья шевелились на ветру, широко раскрытые желтые глаза смотрели жестко и остро, а ее призывный крик, жалобно разносившийся по бухточке, был тонким и неуверенным. И безответным. Чайка была одна. Она каким-то образом пропустила момент, когда все улетели — и хуже не было видно, — чтобы кружить над рыбацкой лодкой, идущей мимо мысов Мальмуске в сторону Старого порта.

А она осталась на месте. Ждала, оглядывалась. Голодная. Ее внимание привлекло что-то мелькнувшее в воде. Вспышка света, отразившая луч утреннего солнца. Плавник? Метнувшаяся стайка серебристых рыбок? Молодая чайка мигнула медовыми глазами, вытянула шею и уставилась на воду метрах в десяти от того места, где сидела.