При этом хотя сам он признавался, что в молодости был склонен к анархизму, но по его высказываниям видно, как он все больше двигался в сторону крайне правых мыслителей, как его привлекал национализм и отталкивала демократия. «Заботу об управлении следует предоставить касте, расе, так как мы в этом ничего не понимаем. Нам нужен король. И это король будет обладать абсолютной властью, ему будет принадлежать все. Не стоит восставать против этой идеи»[204].

Он все чаще печатался в крайних националистических журналах, а в 1937 году стал главным редактором антисемитского и антидемократического еженедельника Je suis partout – «Я повсюду». Под его руководством выходили целые номера, посвященные евреям. Авторы вроде бы возражали против физических преследований евреев, но антисемитизм их высказываний не слишком отличался от того, что писали в то время в нацистской Германии, а их главная идея была крайне проста: евреи не могут быть настоящими французами.

Вот в таких, сильно различающихся обстоятельствах, с большим или меньшим уровнем воинствующего национализма эти три человека – военный, политик и литератор – подошли к тому моменту, когда гитлеровские войска вторглись во Францию. А объединяет их то, что после окончания войны всех троих приговорят к смертной казни. Приведут в исполнение, правда, только два приговора. Что же произошло в последние пять лет их жизни?

Как только в 1940 году немецкие войска вторглись во Францию, Петен, которого сделали главой правительства в надежде таким образом поднять моральный дух народа, стал доказывать необходимость капитуляции. 17 июня 1940 года он обратился по радио к нации: «С тяжелым сердцем я говорю вам: нужно прекратить сопротивление». Что ж, этому можно найти объяснение – Петен всегда пытался спасать жизни солдат и, кстати, всегда был настроен пессимистически и ожидал поражения Франции.

Перемирие было подписано, и Петен начал проводить политику, которая получила название коллаборационизм. Сегодня это слово по понятным причинам имеет резко отрицательный смысл, но Петен и Лаваль толковали его просто как «сотрудничество» с немцами, исходя из того, что Гитлер наверняка выиграет войну, а значит, не остается ничего другого, как сотрудничать с победителями.

Но дальше-то он стал правителем той части Франции, которую ему оставили немцы, обосновался в Виши, быстренько демонтировал все демократические институты (чего Гитлер совершенно от него не требовал), фактически стал диктатором, с помощью пропаганды, постоянно напоминавшей всем о том, что он «Верденский лев», раздул свой культ «спасителя» до невероятных размеров – и побежал впереди паровоза.

Петен делал все, что могло понравиться Гитлеру, еще до того, как тот что-либо ему предлагал. Например, он по собственному почину ввел антиеврейские законы. Встречался с немецкими руководителями, пожимал Гитлеру руку. Одобрял все, что творили немцы в оккупированной части Франции. Начал депортации евреев, хотя на территории вишистской Франции не было ни одного фашистского солдата, – больше в Европе так не поступил никто. Позже он создал ужасающую Французскую милицию, которая охотилась за бойцами Сопротивления с не меньшим пылом, чем фашисты, – партизан арестовывали, пытали, расстреливали. Де Голля, кстати, Петен приговорил к смертной казни – к счастью для Франции, заочно.

При этом историки так и не могут окончательно прийти к соглашению по одному очень сложному вопросу: многие французы верили, что обожаемый маршал ведет двойную игру – для вида сотрудничает с немцами, а на самом деле поддерживает покинувшего страну и начавшего сопротивление в колониях де Голля и его комитет «Свободная Франция». В принципе, Петен действительно по крайней мере говорил что-то в этом духе, потихоньку выражая симпатии тем, кто сражался с фашистами. Что касается депортаций евреев, то позже он пытался доказывать, что все происходило против его воли, хотя ясно, что это не снимает с него ответственности. Что же до арестов и расстрелов бойцов Сопротивления, то старый маршал объяснял, что был не против Сопротивления, а против террористов. В этом тоже была определенная логика: одно дело де Голль, который сражается где-то за пределами Франции, а другое – отряды партизан, убивающие немецких офицеров, за что немцы расстреливают десятки и даже сотни заложников. Кстати, когда заложники были взяты в первый раз, Петен пришел в ужас – и, кажется, вполне искренне. Выдающий французский историк Марк Ферро сам во время войны был бойцом Сопротивления, его мать погибла в Освенциме. В своей книге «Правда о Петене» он пишет следующее:

Позже он доказывал, что его возмущали и ужасали жестокости Французской милиции.

Еще одна деталь, показывающая, как непросто обстояло дело с Петеном: когда произошла высадка союзников в Нормандии, войска антигитлеровской коалиции уже двигались по Франции и было ясно, что конец войны близок, маршал, в отличие от многих людей из его окружения, не только не пытался скрыться, но всячески сопротивлялся попыткам его увезти. Фашисты буквально силой вывезли Петена в Германию. Оттуда он смог уехать в Швейцарию, а потом – еще одно неожиданное решение – сам вернулся во Францию, где его ожидали всеобщее презрение и суд. Де Голль, судя по всему, был не прочь осудить Петена заочно, но Петен собирался защищаться.

Судьба Лаваля сложилась иначе. Летом 1940 года он стал сначала министром юстиции в правительстве Петена, а после того, как маршал произвел свой конституционный переворот, уничтожив Третью республику, Лаваль оказался его правой рукой, вице-президентом Совета, который возглавлял Петен. Теплых чувств, впрочем, между ними не было – через несколько месяцев совершенно неожиданно для Лаваля Петен отправил его в отставку, но затем в 1941 году под давлением немцев был вынужден сделать главой правительства. С этого момента влияние Петена резко ослабло, он стал марионеткой, а основные решения принимал Лаваль.

Лаваль тоже замаран коллаборационизмом и забрызган кровью с головы до ног. Он, как и Петен, спешил делать то, о чем его даже не просили, и хотя, кажется, сам не был антисемитом, но принял активное участие в организации депортаций евреев. Другой поступок, который Лавалю ставили в вину, – отправка множества французов на принудительные работы в Германию, хотя он пытался объяснять, что это делалось для того, чтобы убедить немцев вернуть военнопленных, захваченных в 1940 году, и что положение рабочих в Германии было не таким уж плохим.