запасных решеток, отремонтировали и укрепили крышу на случай, если придется сюда возвратиться на следующую зиму. Но мы сомневались в том, что сумеем выжить при столь роковом стечении обстоятельств.

8 июля. В понедельник все подготовительные работы закончились и мы сами не только были готовы к отбытию, но и воодушевлены стремлением покинуть это унылое место, как мы надеялись, навсегда. И все же наши надежды были сопряжены со многими опасениями. Их было достаточно, чтобы зародить у нас сомнения, не придется ли опять сюда вернуться, чтобы снова пережить отчаяние, а возможно, только для того, чтобы здесь умереть.

Больной, доставивший нам немало забот в начале пути, перенес дорогу хорошо, и мы достигли первой остановки до полудня.

После полудня мы опять тронулись в путь, продвигаясь с огромными усилиями по почти непроходимым дорогам. Нам они казались — особенно скверными, так как больного надо было везти осторожно. Нам приходилось так тяжело, что даже вечером и ночью мы тянули сани в одних рубашках. К полуночи мы продвинулись всего на две мили и были рады отдыху.

19 июля. Воскресенье у залива Батти, куда мы наконец добрались, было днем отдыха. На следующий день мы с возвышенностей обозрели лед; он еще не был взломан. Люди занимались ремонтом лодок и подготовкой к отплытию. Мы настреляли около сотни гагар, так что наш запас свежего мяса был если и не обильным, то довольно значительным.

1 августа. Преобладал северо-восточный ветер, все побережье забило льдом, и мы были прикованы к своему участку берега и к лодкам. 3 августа все же сделали попытку обойти южную оконечность залива, но, потерпев неудачу, возвратились.

Но и эти не увенчавшиеся успехом труды пошли нам на пользу. Они позволили несколько поднять дух и вселить надежды. Шотландский сквайр, заставивший Босуэлла идти в бакштаг при штормовом ветре, проявил больше знания «морской души», чем можно было ждать от человека, проведшего всю жизнь на суше. Я не знаю, что бы мы стали делать или, как принято говорить, что бы «стало с нами», если бы мы не придумывали себе работу, когда ее не было. «Лентяй — подушка для дьявола», — гласит испанская или итальянская пословица, и нельзя было допускать, чтобы наши люди превратились в такую подушку. Уж лучше пусть они работают до предельной усталости, проголодаются так, чтобы думать только о еде и, засыпая от усталости, видеть во сне только хороший обед.

Охота на водоплавающих птиц занимала время у тех, кому можно было доверить порох и пули. Но, думается, еще более приятным занятием для изголодавшихся бедняг, в каких мы теперь превратились, было есть дичь, а не стрелять ее. Теперь каждое утро мы просыпались с надеждами на хороший ужин; если такой ужин удавался, это событие горячо приветствовалось всеми, если же его не было, что ж, оставалась надежда на завтра.

14 августа. Именно в этот день надежда переросла в волнение, ибо мы впервые увидели разводье, протянувшееся к северу, и, думается, немногим удалось заснуть, ибо всех тревожило, что же принесет нам завтрашний день.

15-го числа все рубили лед, мешавший отойти от берега. Затем, когда вода поднялась, при попутном западном свежем ветре спустили на воду шлюпки, погрузили в них запасы, перенесли больных и в 8 часов пустились в плавание.

Наконец-то мы были на воде, и надо было забыть, что то же самое мы уже пережили в этом месте в прошлом году. Мы должны были только помнить, что настало время тяжких трудов и эти труды наконец вознаградятся, видеть в своем воображении, что весь залив открыт перед нами и наша маленькая флотилия проходит с попутным ветром через этот залив, который для нас был путем в Англию и к родному дому.

16 августа. Мы вскоре обогнули северный мыс залива Батти и, обнаружив разводье, в полночь пересекли залив Элвин. 16 числа мы достигли того места, где 28 августа прошлого года разбили палатки. Разница во времени составляла всего 12 дней, и, если эти дни пройдут так же, как в предыдущем году, не исключено, что нам придется возвратиться в зимний дом и на том все наши труды окончатся.

Мы не нашли прохода на восток, но разводья все еще простирались на север, поэтому наша остановка здесь длилась ровно столько, сколько было крайне необходимо для отдыха. Чем дальше мы плыли, тем чище становилась открытая вода, и в восемь вечера мы достигли точки, где уже были раньше, а именно северо-восточной оконечности Америки. С вершины холма мы увидели, что лед к северу и северо-востоку находился в таком состоянии, что можно было идти под парусами, однако сильный ветер заставил нас отказаться от риска продолжать плавание ночью, и, разбив палатки, мы расположились на отдых.

17 августа. В три часа утра мы снова сели в лодки и отправились в путь. Море было спокойно, мы продолжали идти под веслами на восток и к полудню достигли кромки пакового льда, преодолев много полос плавучих льдин. Тут подул южный ветер, что позволило нам идти в обход пака, а затем, завидев открытое водное пространство, пройти через него и достигнуть восточного берега пролива Принс-Риджент в три часа дня. Итак, за несколько часов мы наконец-то совершили то, чего раньше тщетно ждали столько дней и что, по всей вероятности, нельзя было осуществить ни за одно из предыдущих лет, когда мы оставались пленниками этой страны.

Как мы ни свыклись со льдом, с его капризами, негаданными и нежданными переменами, нам все же показалось чудом, что затвердевший океан, который простирался перед нашими глазами многие годы, вдруг превратился в судоходное пространство. Он был открыт для нас, почти забывших, что значит свободно плавать по морям. Иногда нам просто в это не верилось. Задремав, приходилось по пробуждении снова и снова повторять себе, что теперь ты опять моряк, попавший в свою стихию, что твоя лодка плывет по волнам и, когда дует ветер, она подчиняется твоей воле и твоим рукам.

Так мы быстро шли вдоль берега по мере того, как ветер крепчал, затем отдохнули на берегу в 12 милях к западу от мыса Йорк и прошли за этот день 72 мили.

18 августа. Поскольку ветер стал ослабевать и под конец наступил штиль, нам пришлось утром взяться за весла; льдин не было,