под водой у основания айсберга), откалывались и ударялись о судно с такой силой, что оно шло ко дну.

Понедельник, 1 июля 1950 года. Наконец-то получен долгожданный сигнал «взять суда на буксир». Мы с бьющимся сердцем пошли первыми и начали тянуть за собой «Резольют», закрепив на носу этого судна шестидюймовый трос. То, что на расстоянии десяти миль мы принимали за сплошной лед, теперь, когда суда подошли ближе, оказалось свободным проходом. Трудности исчезают, когда начинаешь с ними бороться. Тот самый штиль, из-за которого парусные суда не могли бы использовать возможность идти в разреженном прибрежном паке, вполне устраивал паровые суда. Мы шли вперед мимо айсбергов и льдин, спокойно и уверенно их огибая, и вскоре оставили китобойцев далеко позади.

После того как мы прошли, буксируя другое судно, около 25 миль, на нашем пути стал сплошной ледяной массив. Каждое судно причалило к своему айсбергу, и мы стали ждать, когда появится проход.

Мы отправили лодку к материку, где на мысу виднелось много морских птиц. Экипаж лодки возвратился на следующее утро около четырех часов, не привезя с собой никаких птиц, но порох и пули были израсходованы.

Я послал за старым Абботом, старшиной на баке, который возглавлял неудачливых охотников, и спросил, как же это он ухитрился израсходовать фунт пороха и четыре фунта дроби, не застрелив ни одной птицы. Опустив голову и выглядя необычно смущенным, старик ответил: «Осмелюсь доложить, сэр, мы все это извели на медведя». — «На медведя! — воскликнул я. — Стрелять по медведю дробью № 4?» — «Да, сэр, — подтвердил Аббот, — и если бы среди нас не оказалось двух-трех трусов, мы доставили бы медведя на корабль».

Я приказал своему другу, любителю медвежьей охоты, заниматься своим делом, сделав ему выговор за то, что он не выполнил моего приказа добыть свежего мяса для команды. Позднее я узнал, что, когда лодка проходила мимо островка, люди увидели медведя, подстерегавшего тюленей, и тут же единодушно решили, что если они будут первыми, кто привезет медведя на корабль, то это покроет «Пайонир» бессмертной славой.

Поэтому они перешли в решительное наступление на мишку, беспощадно всаживая в него массу дроби № 4. Медведь рычал, скрежетал зубами и метался по острову, а его продолжали преследовать и обстреливать, пока наконец зверь, поняв, что все преимущества на стороне врага, не плюхнулся в воду и поплыл к льдинам. Мои герои последовали за ним и, так как дробь у них вышла, заменили ее пуговицей и острием ножа, которое весьма ловко ухитрились загнать в дуло мушкета. Вполне естественно, что это, как они потом говорили, «заставило зверя опять подскочить». Медведь добрался до льдины, истекая кровью, но не получив серьезных ранений. Пока зверь пытался забраться на льдину, между ним и старым Абботом шла ожесточенная схватка: охотник стремился завладеть шкурой медведя, а тот отважно ее защищал.

Но когда все огнеприпасы были израсходованы и в качестве оборонительного оружия остались только багры да упоры для ног гребцов, появилась вполне реальная угроза, что соотношение сил изменится не в пользу преследователей. Тут экипаж лодки начал смиренно упрашивать старшего дать отбой. Медведь не меньше людей обрадовался, что избавился от таких гостей, и поспешил уйти подальше. Старый Аббот позднее утверждал, что, если бы ему предоставили свободу действия, медведя доставили бы на борт «Пайонира» и выдрессировали, чтобы научить тянуть сани. Зимой, когда молодые матросы жаловались, что им тяжело тянуть сани по снегу или льду, Аббот неизменно отпускал вызывавшую дружный смех шутку: «Вот если бы вы меня послушались, за нас бы работал медведь!».

Суббота, 6 июля. К шести утра мы поравнялись с судами Пенни, стоявшими у самого устья прохода, по которому продвигались. Пенни изо всех сил старался не потерять свое почетное место. Когда мы подошли ближе, мне оставалось только улыбнуться, видя, как абердинцы вывели свои корабли на самое узкое место. В течение дня нас нагнало примерно 14 китобойцев, и у закраины льдины виднелась длинная линия мачт и корпусов.

Лед был твердым, и это позволило нам хорошо поразмяться. Для новичков, а их было много среди нас, возможность побродить по замерзшей поверхности моря казалась весьма привлекательной. Мы видели во всех направлениях людей, бродивших группами по три-четыре человека, а в прозрачном воздухе то тут то там появлялись клубы дыма. Они свидетельствовали о том, что охотники не упускали случая украсить наш стол.

Прозвонил колокол на обед. Мы пригласили в гости весьма образованного джентльмена — капитана китобойца и с живейшим интересом слушали его рассказы о полной приключений жизни, какую ведут такие люди, как он, занятые промыслом китов. М-р С. поведал нам, что вот уже 30 лет не видел, как зреют хлеба, и не ел свежего крыжовника, так как приезжает домой на побывку хотя и каждый год, но только зимой.

С палубы доложили, что надвигается лед, гонимый южным ветром, и это заставило нас поспешно прервать обед. Перемена, наступившая за какую-нибудь пару часов, была просто поразительной. Небо сменило свою голубизну на мрачные тона; воющий ветер нагнал низкий бурый туман, под которым грозно сверкали быстро смыкавшиеся льдины. Двух китобойцев уже зажали льды, а их команды, чтобы подготовиться к возможной аварии, спускали лодки, уложив в них одежду.

«Чем скорее все мы окажемся в «доке», тем лучше», — сказал капитан С., спеша вывести свое судно в безопасное место. Почти мгновенно перед моими глазами начала развертываться захватывающая сцена; в неподвижном льду, припае, как его называют, стали вырубать маленькие бухточки, или «доки». Сюда нужно было завести суда, чтобы их не раздавило у кромки припая морским льдом, нагоняемым ветром, который быстро крепчал. На военном флоте умеют ловко работать, но, думается, ничто не может сравниться с той быстротой, с которой спустились на льдину почти 500 человек и, взявшись за длинные пилы для проделывания проходов, приступили к работе. Голоса сотен певцов заглушали рев ветра, быстрое движение пил показывало, что работа кипела, а громкий смех и соленые шутки моряков смешивались с командами и приказаниями офицеров, побуждавших людей работать еще быстрее.

Даже карандаш Уилки едва ли смог бы передать эту сцену[97], и не моему смиренному перу описать поразительное воодушевление команд примерно двух десятков кораблей, сознававших, что только от их работы зависит безопасность судов и успех плавания. В