– Будь спок. – Даниил уверенно хлопнул рукой по карману, хотя в нем оставались несколько жалких сотенных бумажек. И в свою очередь полюбопытствовал:

– Слушай, что это за дорога? Что-то не узнаю.

– Тебе точно надо в «Кащенко», – пробормотал водитель под нос, а вслух сказал: – Ну ты и даешь, приятель. Стоишь на Можайке, а спрашиваешь, где находишься. Ты что, из космоса прилетел?

– Почти что, – невнятно ответил Демидов и, оглянувшись, попытался запомнить место, от которого отъезжала аварийка.

К половине седьмого он был уже в центре. Несмотря на раннее утро, жизнь здесь уже била ключом. Какими-то магическими нотками в голосе он добился, чтобы молоденькая регистраторша набрала телефон мобильного доктора Табачникова.

– Простите, Леонид Михайлович, за столь ранний звонок, но вас какой-то странный больной требует... – И уже повернувшись к Демидову, протянула ему трубку.

– Я прямо оттуда. Вы меня знаете. Демидов, – заплетающимся от усталости языком сказал Даниил. – Да. Да. Спасибо, что вспомнили... А пока будете ехать, распорядитесь, чтобы я смог помыться и дайте какую-нибудь одежду.

Когда Табачников появился, уральский богатырь дремал на смотровом топчане за ширмочкой в его кабинете. Очнувшись, он молча взял из рук доктора сумку с одеждой, удовлетворенно крякнул, когда все подошло, и лишь тогда со слезами на глазах обнялся с доктором.

– Как я рад! Если б вы знали, как я рад, – произнес он при этом с плохо скрываемой грустью. – Сейчас я вам все расскажу.

– Поберегите силы и слова, дорогой мой Даниил Никитич, – усадил его в кресло Табачников. – С дороги я уже позвонил Багрянскому. С минуты на минуту он будет.

Когда они собрались вместе в кафе, Демидов долго, можно сказать даже ревниво, рассматривал Багрянского, прежде чем начать свой рассказ. «Ничего мужик, – в конце концов пришел он к выводу. – Лысоват. И вообще, довольно староват для полетов на дельтаплане. Хитроват. Гляди, глаза как щелочки. Или после виски не могут раскрыться, или просто недоверчиво смотрит? Проверяет».

– Ну что ж, господин пришелец. Вы первый живой человек оттуда. Кроме, разумеется, нашего Ленечки. Рассказывайте.

Багрянский включил диктофон и одновременно с ним видеокамеру.

– Может, без этого? – несколько виновато спросил Демидов. За месяцы, проведенные на Рублевке, он успел отвыкнуть от подобной формы внимания к собственной персоне.

– Надо. Теперь уж точно надо, – твердо сказал Багрянский. И еще раз повторил: – Теперь уж точно надо.

– ...И что вы после всего, что произошло, намерены делать? – через два часа Багрянский выключил диктофон и задал Демидову вполне очевидный вопрос.

– Хочу сегодня же улететь домой. Миттель думает, что все ему сойдет с рук?! С какой стати он взялся за мою собственность? Только на том основании, что несколько месяцев хозяина нет на рабочем месте? А я тут как тут. Учиню иск и так далее...

– Простите, господа, но откуда губернатор взял, что Демидов на Рублевке? – спросил Табачников. – Так что новый закон в случае с Даниилом Никитичем вообще не работает. Это же элементарно, как воспаление легких.

– Действительно, они понятия не имеют, где я, – радостно согласился с доктором бизнесмен.

– Вы правы, в карантин, конечно, хотели упрятать не вас. Вы для конструкторов всей комбинации, не обижайтесь, мелкая рыбешка. Так что ваше «раскулачивание» – сугубо местная инициатива, – подтвердил Багрянский. – Вот если бы вы, Даниил Никитич, заранее приношу извинение за подобное предположение, оказались в тюрьме, то тогда все законно. Ох, уж эти инициативы на местах! При советской власти хоть трудовые почины подхватывали по всей стране, нет-нет, да польза была. А сейчас нашли игрушку... Так или иначе, с вами все ясно. Правда, я считал, что в первую очередь вы озаботитесь спасением своих товарищей.

Табачников и Демидов разом переглянулись и уставились на журналиста.

– Что вы имеете в виду? – осторожно поинтересовался Леонид Михайлович.

– Например, Даниил выступит по телевизору, на «Эхе», созовет пресс-конференцию... Словом, поборется за своих новых друзей, – стал размышлять вслух Лев Багрянский. – А он мыслями уже там, на Урале. За свое бороться будет.

– Вы меня не так поняли. – Демидов наконец осознал, в каком свете он предстал перед другом Духона, и как можно скорее попытался исправить ситуацию: – Я готов, так сказать, содействовать. Только скажите, что мне делать?

– Ты думаешь, получится? – Доктор сильно засомневался в жизнеспособности идеи Багрянского. – Ты же сам говорил, что все информационные каналы перекрыты.

– Почти все. Ведь, в конце концов, удалось пробить брешь в вакууме вокруг Рублевки. Почему бы не попытаться вновь? Понимаешь, Ленечка, я просто не могу мыслить иначе. – Багрянский выскочил за дверь.

– Но вы-то меня понимаете, Леонид Михайлович? – С некоторой долей заискивания Демидов ухватился за доктора.

– Не в этом дело, Даниил Никитич, успокойтесь. – Табачников, кажется, понял, о чем думал журналист. Люди порой меняются, даже не подозревая, как быстро. Ведь точна фраза «меняется буквально на глазах».

Сделав вид, что бегал в туалет, Багрянский вернулся в кабинет.

– Аденома одолела? – участливо спросил Табачников. Надо же было хоть о чем-то спрашивать.

– Спроси у аденомы, – мгновенно отшутился Багрянский.

– Я просто подумал, что раннее утро уже давно прошло.

– Ты забыл про склероз? – вновь попытался пошутить Лев и сразу же перешел на серьезный тон. – Сначала я попытаюсь толкнуть Демидова в эфир или в газету. Для этого, как вы понимаете, вы, Даниил Никитич, нужны мне лично. Если не получится, то летите домой и восстанавливайте справедливость в отдельно взятом городе. И вот еще что, Даниил. Вы должны показать мне место, где закамуфлировали люк. Как вы описываете дорогу, на которую выбрались утром, это действительно Можайка где-то сразу после пересечения с Минской улицей. Там есть одно местечко, откуда не видно ни одного строения. Только лес, дорога и фонари.

– Это тебе еще зачем? – встрепенулся Табачников.

– Хочу сбегать в гости к Саше. Если доберусь, конечно. Я ведь не такой мощный, как Даниил. Может и сил не хватить. И вот что я еще предполагаю, мужики... – Багрянский сделал значительную паузу.

«Все мы немного позеры и артисты, – подумал в это момент Ленечка, глядя на друга. – Может, действительно бросить все? На деньги Духона купить театр и там играть до конца жизни. Причем сам себе режиссер, актер, оформитель... Чем не идиллия?!» Он прислушался к тому, о чем говорит Багрянский.

– ...Если сегодня я не успею уйти на Рублевку, то завтра уж точно эту железку и все, что вокруг нее, какая-нибудь служба охраны наглухо заблокирует. Так что ни вы, Даниил Никитич, ни Саша с сотоварищами уже воспользоваться не успеют. Вы хотя бы об этом подумали, Даниил Никитич?