Как-то вечером Toy шел по Сочихолл-стрит: погода была теплой, фонари еще не горели. За крышами домов на западе простиралось такое чудесное озеро желтого неба, что он долго шагал ему навстречу вспять от дома. У Чаринг-Кросс его догнал Эйткен Драммонд:

— Дункан, обычно ты тут не появляешься.

— Я просто гуляю.

— Наверное, ждешь, когда начнется сегодняшний танцевальный бал?

— Сегодня? Нет, у меня нет денег на билет.

— Деньги — штука полезная, согласен, но о билете не беспокойся. Пошли вместе.

Они прошли мимо «Гранд-отеля», потом из короткого темного переулка свернули в захламленный дворик. Toy различил там груды кокса и угля, переполненные мусорные ящики, нагромождения упаковок для молока, рыбы и пива. Драммонд распахнул дверь.

На них пахнуло таким горячим воздухом, что у Toy ненадолго перехватило дыхание. Под слабой электрической лампочкой у печной дверцы сидел старик в спецовке, куривший трубку.

— Это Дункан Toy, па. Мы с ним идем на танцевальный бал в художественной школе.

Мистер Драммонд, вынув трубку изо рта, черенком указал Toy на пустой стул. Его запавший беззубый рот кривился усмешке; нос — побольше, чем у сына, — был сморщен; дужки очков, вздернутых на лоб, замотаны изоляционной лентой.

— Идете на танцы? Зряшная трата времени, Дуглас, совсем зряшная.

— Его зовут Дункан! — крикнул Драммонд.

— Это неважно, все равно зряшная.

— Кто сегодня на кухне?

— На кухне? Луиджи.

— Может, добудешь что-нибудь мне и Дункану перекусить? Он голоден.

— Нет, я не голоден, — сказал Toy.

Мистер Драммонд вышел из комнаты. Драммонд подтащил отцовское кресло к печной дверце и открыл ее: над раскаленными докрасна углями гудело пламя. Драммонд уселся поближе и подставил ладони огню:

— Я похож на дьявола и люблю, чтоб пожарче, но это чистое совпадение. Придвигайся сюда, Дункан.

Мистер Драммонд вернулся с большой тарелкой сэндвичей и поставил ее на пол между Toy и Драммондом со словами:

— Вот сыр, вот яйца, вот лососина и мясной паштет. Угощайтесь. — Притащив из угла еще один стул, он сел и подобрал с пола библиотечную книгу. — Читаешь этого автора, Дункан? — Он ткнул пальцем в заглавие романа Олдоса Хаксли.

— Да, но он меня раздражает. В изображаемом им мире почти не во что верить, почти нечему радоваться.

— Почти нечему? — Мистер Драммонд залихватски закрякал, — Он не оставляет тебе ничего, Дункан. Решительно ничего. Ничего вообще. И он прав.

Мистер Драммонд раскрыл книгу и, пока Toy и Драммонд ели, не отрывался от чтения.

— Сегодня расчетный день! — вдруг громко заявил Драммонд. Мистер Драммонд поднял на него глаза. — Я говорю, пара тебе раскошелиться. Дашь мне деньжат?

— Муниципалитет Глазго, Дункан, выплачивает этому субъекту сто двадцать фунтов в год. Эта сумма уходит на одежду и на карманные деньги. Он живет…

— И на учебные принадлежности, — вставил Драммонд.

— И на принадлежности для рисования. Он живет у себя дома — в двадцать четыре года, не тратясь ни на плату за жилье, ни на налоги, не платит также за отопление и электричество, питается…

— Питается! — торжествующе воскликнул Драммонд. — Я рад, что ты упомянул про питание! Знаешь, Дункан, что мой отец предложил сегодня на обед? Жареную рыбу. Жаренную, заметь, вместе с головой и хвостом.

— Что ж, если тебе это не нравится, ты знаешь, что нужно делать, — кротко отозвался мистер Драммонд, сунув трубку в рот.

— Дай мне десять шиллингов, — сказал Драммонд.

Мистер Драммонд выудил из кармана спецовки четыре полукроны и передал их сыну, потом, увидев, что тарелки опустели, поднялся с места.

— Еще сэндвичей? — обратился он к Дункану.

— Нет, мистер Драммонд, спасибо. Этого было вполне достаточно.

— Повар, знаете ли, мой приятель. Мне они обходятся даром, но я их не краду. Может, еще немного?

— Нет, спасибо, мистер Драммонд.

— Дункан должен идти, па. У нас назначена встреча. Принести еще угля?

— Если не опоздаешь на неотложную встречу.

Уголь хранился в деревянном ящике снаружи. Открыв крышку, Toy и Драммонд подтащили комья угля к котельной с помощью неуклюжих деревянных граблей. Драммонд запихнул их в топку, и, вымыв руки под краном во дворе, где уже темнело, они двинулись дальше.

Дойдя до Каукадденс, они попали через двор на лестницу многоквартирного дома, узкие ступеньки которой стерлись настолько, что подниматься по ним было боязно. Toy, запыхавшись, прислонился на минуту к подоконнику. За оконной рамой, внутри которой над зарослями сорняков чахли три покрытых копотью венчика цветной капусты, виднелась плоская задняя сторона мрачной церкви. На самой верхней лестничной площадке Драммонд распахнул выкрашенную в ярко-желтый цвет дверь (замок был сломан), просунул в нее голову и окликнул:

— Ма! — Потом, чуть погодя, обратился к Toy: — Входи, Дункан. В случае, если мать дома, нужно остеречься. Если она кого-то невзлюбит, может удалиться в спальню и сжечь перо из хвоста фазана.

— Зачем?

— Подумать страшно.

Более странного дома Toy в жизни не видывал. Кое-где помещение смахивало на жилое, но эти участки походили на просеки между грудами мебели и кучами всевозможных предметов, набранных со свалок, помоек и из лавок старьевщиков. Протиснувшись в кухню, он со страхом увидел готовые вот-вот рухнуть нагромождения пустых картинных рам, музыкальных инструментов без струн и старых радиоприемников. Потолки здесь были выше, чем у него в доме, но какая-либо планировка начисто отсутствовала, да и повернуться было негде.

— Извини за беспорядок, — бросил Драммонд. — Прибираться некогда. Надеюсь скоро снять мастерскую поближе к художественной школе. Что же нам сгодится? — Он принялся раскидывать вещи, лежавшие на полу перед гардеробом. Toy наклонился, чтобы ему помочь, но Драммонд его отстранил: — Предоставь это мне, Дункан. Если ты что-то переложишь куда-нибудь не туда, я потом ничего не смогу найти.

Когда дверцу гардероба удалось немного приотворить, Драммонд, просунув внутрь руку, поочередно извлек оттуда цилиндр, римский шлем, тропический шлем, охотничью войлочную шляпу, академический головной убор с квадратным верхом, а также индийский тюрбан с пером: все эти предметы имели на себе ярлык, обозначавший их принадлежность к ателье проката «Акме».

— Я одно время там работал, — пояснил Драммонд. — Они хранили свои лучшие экземпляры с преступной небрежностью.

Драммонд нахлобучил на голову цилиндр, надел фрак, натянул гетры. Вырезал из куска блестящего картона пластрон, воротничок и манжеты, приладил их с помощью булавок и клея, затем вынул из ящика пару длинных зеленых резиновых клыков и осторожно вставил их между зубами и верхней губой. Втер в щеки гримерную мазь зеленого цвета и, зловеще осклабившись, с трудом прошепелявил: