– Нет, не все, – возразил Анри. – Чем я буду полезен экспедиции Невельского? Какая у меня профессия?

– Вообще-то, Амурская экспедиция поставлена в столь нищенские условия, что они будут рады лишнему человеку любой профессии, особенно, если этот человек еще будет и при деньгах, а деньгами, естественно, в разумных пределах, мы вас снабдим. Но какую профессию вы сами хотели бы избрать? Вернее, так: какая профессия может быть у русского в Европе?

– Понятия не имею, – подумав, сказал Анри. – Может быть, художник? Я в детстве любил рисовать, и что-то получалось. Главным образом, углем или карандашом.

– Отлично! Это самое то, что надо. Вы станете в экспедиции незаменимым! Все зарисовки, все карты будут в ваших руках.

– Но это было давно, надо бы подучиться.

– Подучим! Время для подготовки есть. Пригласим самого лучшего художника, вон хотя бы Оноре Домье. Не все же ему карикатуры на нас рисовать – пусть и пользу своему отечеству принесет.

1

Катенька Невельская мучилась оттого, что не знала, чем может быть полезна экспедиции.

До начала ноября все занимались обустройством нового жилья. Народу стало много, а в палатках зимовать никому не хотелось. Семья Дмитрия Ивановича Орлова, занимавшая двухкомнатный флигелек, потеснилась, и вторую комнату заняли Невельские. Сам бывший «вечный прапорщик», а теперь подпоручик, уже имея богатый опыт строительства, руководил всеми хозяйственными работами. Избы рубили из бревен, а стены бараков делали засыпными – из напиленных тут же досок сколачивали двойную опалубку (неошкуренным горбылем внутрь, чистыми лосками наружу) и пространство между досками засыпали сухим песком. К сожалению, и бревна для изб, и доски были сырыми – что называется, с корня – сушить некогда: холода не за горами. Впрочем, холода-то как раз были за горами, вернее – на горах: белые шапки на их вершинах постоянно напоминали о близкой зиме и заставляли людей работать изо всех сил без понукания.

Печи делали глинобитными, с прямыми дымоходами. Дров они «съедали» немереное количество, так что надо было заранее позаботиться и о достаточно сухом топливе на зиму.

Катеньку удивило то внимание, которое Орлов уделял чердакам: изнутри жилья на чердак вели крепкие лестницы, а с чердака на крышу – достаточно широкие двери, открывающиеся не наружу, а внутрь; впрочем, точно так же делали все двери вообще.

– Видите ли, Катерина Ивановна, – объяснил подпоручик, – зимы тут снежные необыкновенно, избы порою засыпает по самую крышу, поэтому приходится выбираться наружу через чердак. А все двери открываются внутрь опять-таки по той же причине: снегу навалит так, что дверь открываешь к себе и прямо с порога начинаешь откапываться.

Сам Невельской взялся было за заготовку бревен, однако Орлов быстро, но деликатно отстранил его от этой деятельности:

– Геннадий Иванович, не ваше это дело – деревья пилить. Вы – начальник экспедиции, вот и занимайтесь ее делами, их за вас никто не сделает.

– А я слышал, Завойко в Аяне сам даже кирпичи обжигал, – возразил Невельской. – Вы же с ним Аян строили.

– У Завойко не было наказа государева – целый край обследовать и описать, – резонно заявил Дмитрий Иванович. – И такой команды, как сейчас у нас, тоже не было. Пускай мастеровые свое дело делают, а вы – свое. Построили Аян и Петровское построим.

Невельской не стал ему говорить, что наказ-то государев совсем обратный – не сметь ничего обследовать, только торговать с гиляками и следить за лиманом – что за суда в нем объявляются, – но настоянию подпоручика внял.

Первым делом отправил мичмана Чихачева с двумя матросами на шлюпке наблюдать за южной частью лимана – не появятся ли чужие корабли – и вести подробную съемку берегов. (Николай Матвеевич Чихачев был на корвете «Оливуца», направленном князем Меншиковым для патрулирования в Охотском море и Сахалинском заливе. Корвет числился под общим началом Невельского, поэтому, когда романтически настроенный двадцатилетний мичман выразил горячее желание поучаствовать в исследованиях, Геннадий Иванович с легким сердцем перевел его с корвета в основной состав экспедиции.) Сам же взял Николая Бошняка, приказчика Березина, старшего матроса Чуфарова и еще двадцать пять вооруженных человек и отправился на байдарке и вельботе в устье Амура, на укрепление Николаевского поста. Катенька настойчиво просилась в команду, но Геннадий Иванович проявил характер и строго-настрого указал жене на ее задачу – помогать другим женщинам. По мере сил.

Екатерина Ивановна принялась было носить песок для засыпки стен – на носилках, по одной женщине на каждую ручку, – но жена Орлова Харитония Михайловна поговорила с ней по-свойски («Мало вам было дитё потерять, так хотите вообще семейной радости лишиться?») и спровадила на кухню, где Катенька не столько сама готовила (барышням в Смольном институте это знать не полагалось), сколько училась у других поварих и училась, надо сказать, с удовольствием. Но все равно – ее не оставляло ощущение неудовлетворенности: ей казалось, что ее участие в экспедиции просто ничтожно.

Тем временем Невельской с Бошняком и командой поднялся по Амуру до мыса Куегда и собрал там гиляков из ближайших селений. Гиляки, между прочим, сообщили, что приходили маньчжурские торговые люди и требовали, чтобы русских на Амуре не было, не то, мол, придет войско и всех русских убьет, а с ними и тех гиляков, которые к русским расположение имели. Невельской через толмача объявил, что русские маньчжуров не боятся, что вся земля по обоим берегам Амура принадлежит русскому царю, который никого никому в обиду не даст, и что для защиты гиляков русские ставят здесь свое селение.

– Вот он, – указал капитан на лейтенанта, – остается здесь главным начальником. Звать его Бошняк. Запомните: Бош-няк. Если маньчжуры будут грозить русским, хватайте их и ведите к нему. Если кто из русских обидит гиляка, тоже хватайте и ведите к начальнику. Он никого не пожалеет, каждого виноватого накажет. Но и вы помогайте ему – строить жилье, ловить рыбу и убивать птицу или зверя для пропитания. Рассказывайте, где какие реки и озера, какие горы и болота. Подскажите, если знаете, где искать черный камень, который жарко горит в очаге. А вот этот наш товарищ – Бе-ре-зин – будет с вами торговать. Всем понятно? И я заявляю категорически: если согласны так жить, всем будет хорошо – всем амурским людям и всем русским тоже.

Неизвестно, все ли и правильно ли поняли гиляки основополагающую для их новой жизни речь, но с каждым из них капитану, лейтенанту и приказчику пришлось обниматься и тереться носами. Русские и раньше унюхивали не самые приятные ароматы от новых подданных российского императора – запахи никогда не мытого тела, прогорклого нерпичьего жира, плесени и еще черт знает чего неимоверно вонючего, но сейчас это амбре просто вышибало слезы из глаз. Но что поделаешь – ради политики мирного сожительства всех народов Российской империи приходилось терпеть.

Однако, если с прямодушными и дружелюбными гиляками все обстояло просто, то настроить своих русских на то самое мирное сожительство оказалось трудней. Набранные с бору по сосенке в Охотске и Аяне матросы склонны были побуянить на ровном месте, а кое-кто порывался и сбежать куда подальше. По крайней мере, в Охотске было несколько таких попыток.