Лаптева больше не хочет бороться, пусть океанское чрево поглотит ее, переварит, превратит в планктон и тысячи рыб растащат ее частицы в разные стороны – она больше не хочет быть.

«Ира… Ира …» – доносится до нее сквозь толщу воды то ли клич, то ли плачь. Чей это голос? Она не может расслышать. «Ира… Ира…» Может, это мать? Ее мать, которая то ли насмешливо, то ли печально смотрит на нее сейчас и качает головой: «Ира, Ира, я же говорила». А может, это Лиза? Это Лиза зовет ее с той стороны? Она больше не хочет звать ее мамой?

«Ира… Ира…» Какая-то сила толкает Лаптеву вверх, она выныривает, делает глубокий вдох. «Ты заснула. Тебе снился кошмар. Ты вся мокрая, у тебя озноб». Она открывает глаза: встревоженный Азим аккуратно трясет ее за плечи. Зачем он здесь? Сейчас он зашепчет свои тугие слова как заклинатель, и стихия поддастся, затихнет. Затихнет и не пустит больше Лаптеву туда, где океанское чрево обещает ей вечное небытие, бесславнейшее из забвений. Зачем он здесь?

Сейчас в его словах зазвучат сострадание и прощение, зависнут как дымка над стоячей водой, и бушующий океан сменится озерной гладью, по которой заскользит лодочка молитвенно сложенных рук. И на Лаптеву снизойдет покой, которого она не заслужила. Она не заслужила, она не хочет покоя.

– Я должна. Я должна пойти к нему.

Она пытается вырваться из его рук, но она слаба, а он держит крепко.

– К кому? Тебе нельзя идти.

– К следователю. Он знает. Он, наверное, уже знает, почему она… Я чувствую, он уже знает, и я должна знать…

– Поедешь. Вместе поедем, но не сейчас. Тебе нужно набраться сил.

Но Лаптева не хочет ждать. Пока сознание ее еще не погасло, мигает слабым светом как лампочка в нестабильной сети, она будет рваться к нему, к человеку с грубой повадкой, но милосердным взглядом. Никто, кроме него, не сможет даровать ей отпущение или озвучить приговор. Пришла пора узнать вердикт.

«Гелендваген» неловко примостился на узкой улочке, где едва ли могли разъехаться два встречных автомобиля. Тем не менее вдоль обочины теснились кое-как припаркованные машины жителей окрестных домов. Черный внедорожник Погодина на этом фоне смотрелся вызывающе громоздким и привлекал к себе повышенное внимание. Благо Замятин сказал, что времени нужно всего ничего: минут пять-семь.

Сюда они прибыли, чтобы майор вернул Ирине Лаптевой ноутбук и телефон Лизы. Замятинский жигуленок на днях вышел из строя, и майор с печальным предчувствием отогнал его в автосервис, поэтому Погодин любезно предложил подвезти его до места. Тем более что, когда Рэй вернул технику девочки, все были в сборе.

Сегодня решено было собраться вчетвером, чтобы подвести итоги совместного расследования. Время выбрали полуденное: день субботний, солнечный так и манил выбраться на воздух пораньше. Встречались в центре, на летней веранде кафе.

– Ну вот, собственно, и всё, – сказал Рэй, когда пришло время прощаться. – Тайны разгаданы, миссия выполнена. Рад, что смог быть полезен.

Он протянул Замятину руку, и тот крепко пожал ее:

– Ты это… Рэй Менсон, прости, если что не так. – Немного смущенно сказал майор, и в горячем рукопожатии выразилось то, что он не смог сформулировать словами.

– Да ладно, что уж там, – всегда серьезное лицо нетсталкера озарилось улыбкой, которую Замятину в отличие от Мирослава довелось увидеть впервые. – Мы ко всему привыкшие.

– Спасибо, Рэй, – Погодин, в свою очередь, пожал поданную на прощание ладонь. – Я ваш должник, так что, если понадоблюсь, я к вашим услугам. И вообще, я надеюсь, не прощаемся. Возможно, как-нибудь приглашу вас выступить в университете с лекцией про неорелигии.

– Ну кстати, про университет. Меня так-то благодарить не надо, по-вашему? – Встрял Игнат.

– Тебя попробуй обойди.

– В общем, Мирослав Дмитрич, я согласен на автоматы по вашему предмету до конца обучения.

– Я бы с удовольствием, только вот переживаю, что у тебя, Тищенко, лицо треснет. Как я потом с твоими родителями объясняться буду? Поступил учиться мальчик целый, а закончил с треснувшим лицом. Так и засудить могут.

– Кругом произвол власть имущих, – пробурчал Игнат, цикнул, скривился. – Вы мне и за Катю спасибо не сказали, между прочим.

– За Катю тебе спасибо отдельное, – пробасил Замятин, пожимая ему руку. – Я, конечно, не педагог, оценок накалякать не могу, но считай, что должен тебе теперь. Сочтемся. И это, Катю, смотри, не обижай, маленькая она еще.

– Сам знаю. За нее можете не волноваться.

– Ну что ж, тогда расходимся, но не прощаемся. Спасибо за службу, – обратился майор ко всем присутствующим.

Несмотря на то что слова его прозвучали как финальный аккорд, сам он выглядел озадаченным. Для него, в отличие от остальных, эта история пока не закончилась, ведь самое сложное ему только предстояло – вернуть Ирине Петровне Лаптевой вещи дочери и сообщить ей об итогах расследования. На столе лежали гаджеты Лизы, которые привез на встречу Рэй, и Замятин смотрел на них так, будто не решался прикоснуться.

– Кстати, Рэй, теперь, когда история с Тихим домом себя исчерпала, чем займетесь? – Спросил Погодин в ожидании официанта со счетом.

– Ох, – выдохнул тот. – Займусь, пожалуй, самым прозаичным из всех доступных мне занятий: написанием компьютерных игр. Исключительно с целью заработка. Это, наверное, худшее, что может случиться с нетсталкером.

– А как же поиски истины?

– Истина, – Рэй хмыкнул. – Истина, наверное, всегда где-то рядом, но никогда не перед тем, кто жаждет ее найти. Может, и в самом деле не стоит пытаться ее узнать, не зря ведь она так хорошо спрятана.

Теперь Мирослав сидел в салоне своей машины и ждал, когда вернется Замятин. Пару минут назад, прихватив с собой вещи Лизы, он исчез за металлической дверью подъезда.

***

Лаптева открыла глаза и увидела потолок. Потолок как потолок. В той квартире, где она жила с мужем и откуда ушла теперь окончательно и бесповоротно, такой же. В первую секунду она испугалась, что снова оказалась там. Но, сбежав взглядом по стене к старому серванту из темно-коричневого, почти черного дерева с патиной трещинок на рассохшемся лаке, она поняла: это незнакомая ей квартира.

– Ты проснулась? Это хорошо, – раздался совсем рядом голос Азима. – Сейчас я принесу тебе сладкого чая. Врач сказал, что тебе нужно больше спать и есть, набираться сил.

Азим, оказывается, тоже был в комнате. Лаптева, очнувшись, даже не заметила, что он сидит себе в кресле, справа от постели, на которой она расположилась. Он поднялся с места и медленно вышел, а она осталась лежать, разглядывая сервант. Взгляд ее неодолимо притягивали разноцветные прямоугольники фотографий на остекленных дверцах. Поначалу видеть мешала мутная пелена болезни, которая сморила ее накануне. Но по мере того как Лаптева вглядывалась в пятна за стеклом, зрение ее прояснялось и то, что было изображено на снимках, проступало перед ней пронзительно резко. На фотографиях были люди разного возраста, пола, от детей до стариков. И Лаптева сообразила, что это близкие Азима, те, кого он потерял в Нагорном Карабахе.