ПК с двумя автоматчиками для прикрытия нашего КП с тыла. Большую помощь нам оказала рота ХАД, которая заняла позиции в нашем тылу в двух жилых домах с большими подворьями и высокими дувалами в 100 метрах от КП, что позволило нам более плотно прикрыть наши позиции КП ДШМГ на правом фланге. Впрочем, ни фронта, ни тыла у нас фактически не было — противник мог ударить с любой стороны и главным для нас было день простоять, да ночь продержаться!

С наступлением сумерек начались обстрелы наших позиций. Сначала мятежники стреляли как-то лениво, видимо, стремясь просто держать нас в напряжении, но как только наступила темнота, начались нападения на наши позиции с нескольких сторон. И снова нам пришлось принимать бой. Было жутко — везде свистело, взрывалось и, самое главное, нельзя было понять, откуда ждать опасности. Стреляли со всех сторон с расстояния от 150 до 50 метров. Лишь «хадовцы» прочно прикрывали тыл нашего правого фланга, завязав настолько ожесточенный бой с «духами», что даже наши расчеты ПК и АГС-17 вынуждены были поддерживать их огнем.

Как оказалось позже, бандглаварь ИОА Файзрахмон прислал в помощь Абдул Латифу свои группы, которые и ударили по нам в спину. (Кстати, это не помешает последнему из чувства «благодарности» в феврале 1987-го «грохнуть» этого временного союзника. Иншаллах!) Неясность нахождения противника всегда вызывает чувство тревожности: ты его не видишь и, следовательно, не можешь понять, откуда ждать опасность, а он скрытно подходит и неожиданно открывает по тебе огонь. Уже доходило до «обмена» гранатами. А время летело так медленно — кажется, бой длился целую ночь, а взглянув на часы — всего-то 22 часа и нужно еще продержаться не менее 7–8 часов до рассвета, когда на помощь смогут прийти родные «купола».

Приблизительно в 23 часа по нашим позициям душманы ударили не только со стрелкового оружия, но из «безоткатки» и РПГ-7. Плотность огня была такая, что голову было не поднять. И все равно мы находили в себе силы оторваться от спасительной земли и вести бой, ибо в этом было наше спасение. Нам с Таиром еще повезло, что по нашей позиции бандиты не били из РПГ или безоткатные орудия. Зато не повезло нашим товарищам: с соседней площадки № 18 по радиостанции доложили о тяжелом ранении командира отделения огнеметчиков сержанта Якимова Анатолия Павловича — взрывом гранаты «безоткатки» ему по бедро оторвало ногу. Старший площадки просил срочно прислать врача, но, несмотря на небольшое расстояние между нашими позициями — каких-то сто метров, — их нужно было проползти по открытой и хорошо простреливаемой местности. Санинструктор с нашего КП попытался проползти к ним, но был ранен и уже сам нуждался в медпомощи. Пришлось десантникам сначала «вытаскивать» с простреливаемого участка медика. В этих условиях на площадку решил идти врач ДШМГ старший лейтенант Краевой Сергей Михайлович, который под плотным вражеским огнем лишь чудом сумел проползти к раненному и оказать ему первую медицинскую помощь. Но это было и все, чем он мог помочь тяжело раненному товарищу— нужна была его срочная эвакуация. К сожалению, пока этот вопрос обсуждался, Анатолий Якимов умер. Так, Термезская ДШМГ в течение одной операции потеряла пятерых своих боевых товарищей (пятый — рядовой Мемрук Сергей Владимирович умер 8 октября 1986 года в результате тяжелого ранения во время операции в районе кишлака Сахсаколь). Как потом вспоминали товарищи Анатолия Якимова, он, предчувствуя свою гибель, перед десантированием с печалью сказал им: «Хочу маминых пирожков, но я их больше не попробую, «грохнут» меня сегодня». А ведь подобное чувство было и у меня 8 февраля 1985 года, о чем я писал в 4-й главе. Впрочем, подобные предчувствия испытывали многие погибшие и чудом выжившие.

Чтобы хоть как-то облегчить нам положение, вертолеты стали сбрасывать с большой высоты световые бомбы на парашютах. А затем наши 120-мм минометы стали «вешать» световые мины. К сожалению, они помогали не только нам, но и противнику. К тому же хвостовки от этих мин с противным свистом, несколько схожим с криком совы, падали вблизи нас, что только добавило нам переживаний.

Тяжелой оказалась эта ночь для Термезской ДШМГ и афганской роты ХАД — все мы не смыкали глаз, отбиваясь от периодически наседавших мятежников. Только за это время мною было расстреляно порядка 18–20 автоматных магазинов и использовано пять-шесть гранат. Таир, насколько я помню, расстрелял патронов не меньше. Нашим желанием тогда было только одно: дожить до рассвета. И когда начало светать, то первой нашей мыслью было: «Дожили!» Однако дожили не все — за ночь боев и стычек было ранено еще четверо десантников, а афганская рота ХАД потеряла еще одного офицера и трех солдат убитыми и 17 солдат — ранеными.

Поэтому с раннего утра нам с Таиром пришлось заниматься вопросами отправки «бортами» в Кундуз тел убитых и раненных афганцев. Что я мог сказать командиру роты ХАД, кроме как «Спасибо»? Целую ночь афганцы прикрывали нам спину, потеряв только на нашей площадке за сутки боев 7 убитых и 28 раненых своих товарищей. В свою очередь, Термезская ДШМГ за сутки боев потеряла 2 десантников погибшими, 8 — ранеными и 24 — контуженными. Погибшие десантники А. П. Якимов и В. И. Акинин посмертно были награждены орденами Красного Знамени. Этот бой стал для меня одним из самых тяжелых, в которых мне довелось участвовать в Афганистане!

Во время образовавшейся паузы я погрузился в осмысление пережитого во время этих боев. Важнейшим «открытием» для меня стало то, что на «пиках» ожесточенности схваток с бандитами меня несколько раз охватывало такое состояние, при котором полностью исчезало чувство страха — его вытеснял охватывавший меня азарт боя, переходивший в состояние самоотверженности в стремлении любым путем отразить нападение противника. Эта самоотверженность в какие-то моменты открывала во мне скрытые возможности: интуитивно я предугадывал действия противника и инстинктивно противодействовал им. Так, несколько раз каким-то чутьем я ощущал внезапно возникшую новую угрозу сзади и прекращал стрельбу по наседавшим «духам», чтобы тут же открыть огонь в противоположном направлении по появившемуся противнику в каких-то трех десятках метров у меня за спиной. Да, ты инстинктивно пригибаешься от свиста пуль и осколков, но липкого страха нет, и ты ни на секунду не отвлекаешься от стремления уничтожать врага. На этом сконцентрированы все твои мысли и чаяния. Конечно, периодически я возвращался к «реальности» и страх вспышками ударял в мозг, когда в лицо хлестало крошками песка от «фонтанчиков» вражеских пуль. Однако интенсивность боя вновь полностью захватывала и страх вытеснялся боязнью подпустить «духов» к нашим позициям. И все же страх бойцу во время боя необходим,