Со временем одно стремление окончательно стало нестерпимым. И однажды, выбрав достаточно свободный день, я попросил Ахада об одолжении. Как ни странно, он пошел мне навстречу…

Дека все еще находился в «Литарии». Этого я, в общем, не ожидал. После предательства Шахар я скрепя сердце ждал, что он объявится где-нибудь в Небе. Она ведь все это затеяла, чтобы вернуть его, разве не так? Но когда сработала Ахадова магия, я обнаружил, что нахожусь в комнате для занятий. Помещение оказалось круглым – напоминание о том, что «Литария» некогда являлась частью ордена Итемпаса. Его стены были покрыты аспидным сланцем, а на них я увидел очень искусно исполненные мелом фрагменты божественных сигил. Все их части были тщательно пронумерованы, а в готовых сигилах недоставало одной-двух черточек. Рядом виднелись числовые формулы, явно имевшие отношение к способу, каким писцы постигали наш язык.

Я обернулся и заморгал, обнаружив, что меня окружают дети в белых одеждах. Большинство составляли амнийцы десяти-одиннадцати лет. Ученики сидели на полу, скрестив ноги и держа на коленях аспидные доски или листки тростниковой бумаги. Все они таращили на меня глаза.

Я упер руки в бока и широко улыбнулся в ответ:

– Что? Неужели учитель не сказал, что на урок заглянет богорожденный?

Взрослый голос заставил меня оглянуться, и тут-то челюсть у меня отвалилась, совсем как у детей.

– Нет, не сказал, – медленно проговорил Декарта, стоявший за кафедрой. – Это у нас запланировано на следующую неделю. Здравствуй, Сиэй.

Дека теперь ходил в черных одеждах.

Это удивило меня, но оказалось не единственным потрясением. Пока мы шли по хорошо освещенному и выстланному ковром коридору, уставленному бюстами покойных писцов, я все поглядывал на него снизу вверх, ибо он намного перерос меня. Походка у него была легкая, неторопливая, уверенная. Он на меня не смотрел, хотя от него наверняка не укрылось, как я его рассматривал. Я силился понять выражение его лица – и не мог. Пусть его и сослали из дворца, он все же вполне овладел классической отрешенностью Арамери. Вот он, голос крови!

Да уж, голос. Ко всему прочему, он здорово смахивал на Ахада. На это проклятое порождение преисподних, этого влюбленного в Йейнэ выродка.

Сколько всего разом нашло объяснение. И сколько всего стало лишь загадочней! Сходство между ними никаких сомнений не оставляло. Отрицать его было невозможно. Дека был на дюйм или два ниже Ахада, худощавее его и выглядел, скажем так, незавершенным – как и полагается юноше его возраста. Он коротко стриг волосы и ничего с ними не делал, тогда как Ахад был длинноволосым и носил замысловатую прическу. Еще в Деке было, пожалуй, больше амнийского, Ахад же тяготел к образцам Дальнего Севера. Но, если от этого отрешиться и принять во внимание его новообретенную ауру опасной и уверенной силы, Дека выглядел созданным примерно так же, как когда-то был создан Ахад: тот обрел жизнь сразу взрослым, причем непосредственно от предтечи, без матери.

Тем не менее это казалось невозможным. Ибо, окажись Ахад отдаленным предком Деки, это означало бы, что Дека и Шахар, равно как и тот из их родителей, кто унаследовал кровь Ахада, были демонами. А демонская кровь убила бы меня в тот день, когда мы с ними принесли клятву дружбы.

Причем убила бы не так, как я умирал теперь, медленно и мучительно. Я-то видел, что демонская кровь творила с богами. Она задула бы свет моей души, словно ветер свечу. Так почему я до сих пор жив, пусть и в таком «стреноженном» виде?

Я негромко простонал, и Дека наконец-то повернулся ко мне.

– Пустое, – сказал я, потирая лоб, потому что у меня возникло ощущение, что голове самое время заболеть. – Не обращай внимания…

Он негромко и чуть насмешливо хмыкнул. Милый маленький Дека теперь разговаривал баритоном. Маленьким он уже точно не был, а что касается милого… Что ж, время покажет.

– Куда идем? – спросил я.

– В мою лабораторию.

– Ого! Так тебе разрешили завести свою?

Он не перестал улыбаться, даже принял самодовольный вид.

– Конечно. У каждого учителя есть своя лаборатория.

Я замедлил шаг и нахмурился, задирая голову, чтобы посмотреть на него.

– Хочешь сказать, что ты теперь полноправный писец? Уже?

– А почему бы и нет? Курс обучения не такой уж и сложный. Я его завершил уже несколько лет назад.

Я опять вспомнил прежнего Деку, тоскующего и застенчивого ребенка. Он был так неуверен в себе, так легко соглашался с главенством сестры. Возможно ли, что здесь, выйдя из тени неодобрения семьи, он дал природному уму полностью расцвести?

Я улыбнулся:

– А ты, вопреки всему, все тот же нахальный Арамери…

Дека покосился на меня, его улыбка чуть померкла.

– Я не Арамери, Сиэй. Они же выкинули меня, ты не забыл?

Я покачал головой:

– Единственный способ покинуть лоно семьи Арамери – это смерть. Иначе они все равно за тобой вернутся. А если не за тобой, так за твоими детьми.

– Ммм… Пожалуй, ты прав.

Тем временем мы свернули за угол и двинулись очередным коридором, после чего Дека повел меня наверх по широкой лестнице с каменными перилами и балясинами. Три попавшиеся навстречу девочки, несшие свитки и тростниковые перья, присели в вежливом поклоне. Все залились румянцем и захлопали на Деку глазами. Он царственно кивнул им в ответ. Стоило им скрыться за углом, как моего слуха достиг настоящий взрыв восторженного хихиканья, и моя прежняя природа встрепенулась в ответ. Точно крылья бабочки забились где-то в душе.

Когда мы поднялись по лестнице, Дека отомкнул и распахнул красивые двойные деревянные двери. Комната оказалась совсем не такой, как я ожидал. Я помнил лабораторию первого писца в Небе: голое и по-своему угрюмое место, сплошные белые поблескивающие поверхности с едва уловимыми оттенками цвета вроде черных чернил или красной крови. Лаборатория Деки была оформлена даррским деревом глубокого коричневого тона и золотистым мрамором из Челлина. По форме она была восьмиугольной, и четыре стены отданы книгам – полки занимали все пространство от пола до потолка, причем свитки и фолианты стояли в два-три ряда. Имелось даже несколько каменных и деревянных табличек. В центре комнаты располагались белые рабочие столы, а в углу, у стыка двух стен, виднелось нечто странное – своеобразный застекленный кабинетик. Меня удивило, что я не увидел никаких инструментов и приборов, если не считать принадлежностей для письма. И никаких клеток вдоль стен с живыми объектами для опытов. Даже не ощущалось застарелого запаха боли.

Я оглядел комнату, испытывая удивление и растерянность.

– Во имя преисподних, что ж ты за писец такой?

Дека закрыл за мной дверь.

– Я сосредоточил усилия на изучении богорожденных. И мое завершающее исследование было посвящено тебе.