Ликуя нахмурилась:

– Это ты к чему?

Лил пожала плечами:

– К тому, что нас, элонтидов, боятся и боги, и смертные. Не без причины, конечно. – Она метнула в меня взгляд, полный неприкрытого желания. – До чего же ты стал аппетитно пахнуть, Сиэй…

Я вспыхнул и нарочито медленным движением взял что-то с подноса. Это оказался огурец, густо сдобренный пастой из мааша и яиц комри. Я устроил целое представление, заталкивая огурец в рот и глотая его почти непрожеванным. Лил надула губы. Я отвернулся от нее и обратился к Ликуе:

– Лил хочет сказать, что элонтиды – случай особый. Они не старшие боги, но и не богорожденные. Они… – Я на мгновение задумался. – Они больше похожи на Вихрь, чем все мы, прочие. Они испытывают подъемы и спады, они созидают и пожирают, но каждый по-своему. Из-за этого их труднее понять. – Я покосился на Лил, и она, дождавшись моего взгляда, схватила такой же ломтик огурца и отправила в рот невероятно быстрым, неуловимым для глаза движением. После чего показала мне язык, и я невольно рассмеялся. – Я к тому, что если какой-нибудь бог и способен скрыть свое пребывание в мире, то это, скорее всего, элонтид.

Ликуя задумчиво постукивала по столешнице пальцем.

– Неужели они способны прятаться даже от Троих?

– Нет. То есть не могли бы, пребывай Трое в единстве. Однако сейчас у Троих своих проблем полон рот, и им еще долго будет не до того. К тому же они утратили полноту. – Тут я снова моргнул, осененный новой идеей. – И кстати, именно Трое могут быть причиной, из-за которой никто из нас не помнит этого Каля. Точнее, причина в Энефе. Она могла заставить всех нас…

забыть

«Помолчи чуть-чуть, мама!» – раздраженно подумал я.

– …заставить нас забыть.

– Зачем ей это нужно? – Эйем-сута недоуменно огляделся, его глаза округлились. – Бессмыслица какая-то.

– Нет, – тихо проговорила Неммер.

Наши глаза встретились, и я кивнул. Среди нас она была одной из старших. То есть до меня ей было весьма далеко, но войну с демонами она помнила. И знала, насколько странные сочетания качеств иногда наследовали дети Троих.

– Смысл очень даже есть. Энефа… – Неммер поморщилась. – Она убивала нас без зазрения совести. Убивала среди своих детей всякого, кто мог представлять угрозу для остальных. И после эпопеи с демонами она просто не желала рисковать. Но ее дитя могло выжить, если никому не причиняло вреда и если его выживание некоторым образом зависело от неведения остальных о самом его существовании… – Она покачала головой. – Да, такое возможно. Не исключаю, что она создала целое новое царство, чтобы оно сделалось ему домом, чтобы он жил там, не соприкасаясь с нами. А потом она умерла и унесла это знание с собой.

Я вспомнил об одном откровении Каля. «Энефа мертва, – сказал он. – А я вот помню». Умозаключения Неммер вроде бы все объясняли. За исключением одного.

– Хорошо, но тогда кто второй родитель этого элонтида? – спросил я. – Не каждый из нас просто бросил бы ребенка вечно прозябать в каком-то отдельном раю или аду. В нашем племени любая новая жизнь драгоценна!

– Полагаю, это был кто-то из богорожденных, – задумчиво произнес Ахад. – Окажись отцом Нахадот или Итемпас, этот Каль был бы просто… – Его губы уже сложились произнести слово «нормальный», но тут Лил зыркнула на него так, что сам Итемпас обзавидовался бы, и Ахад торопливо поправился: – Ниввахом, как прочие среди вас.

– Я, к примеру, мнасат, – отрезала Китр и тоже испепелила его взглядом.

– Ну, вы меня поняли, – ответил Ахад, и я внезапно порадовался, что лежащий на подносе маленький фруктовый нож был вне досягаемости Китр. И еще мне хотелось надеяться, что Ахад в скором будущем обретет свою природу. Иначе среди нас он не заживется.

– Немало боженят погибло в Войну, – заметила Ликуя, и мы оставили перепалку, поняв, что она имела в виду.

– Боги благие, – пробормотала Китр с ужасом на лице. – Вырасти сиротой, в ссылке, забытым, заброшенным… Этот Каль хотя бы знал, как нас найти? Долго он там пробыл один? Представить не могу…

А вот я – мог. Некогда вселенная была довольно пустым местом. Во времена моего настоящего детства слова «одиночество» еще не существовало, но все трое моих родителей, и особенно Нахадот, изо всех сил старались меня от него оградить. А если Калю подобного не досталось, то мне невольно стало его жаль.

– Это все усложняет. Самым неприятным образом, – сказал Ахад и со вздохом потер глаза. Я себя чувствовал примерно так же. – Согласно твоему донесению, Сиэй, получается, что Каль и жители Дальнего Севера работают в противоположных направлениях. Он использует их мастеров туска для создания маски, способной давать божественность смертным. А они пользуются тем же искусством и делают маски, чтобы так или иначе убивать Арамери.

– Другая вероятность – это Каль убивает Арамери с помощью масок, а заодно бросает подозрение на северян, – сказал я, припоминая наш с ним разговор во сне.

«Я уже начал», – сказал он тогда. А это старейший вид обмана – сеять раздоры между группами, имеющими общие интересы. Хорошо, кстати, отвлекает внимание от вашего главного замысла. Я подумал об этом еще и нахмурился.

– И вот еще что. Арамери уничтожают любую страну, которая причиняет им хоть какой-нибудь ущерб. Это значит, что их враги нанесут удар со всей решительностью – когда и если надумают. – Я подумал об Узейн Дарр, гордо заявившей, что она нипочем не стала бы убивать «всего лишь нескольких» Арамери. – Люди Дальнего Севера не станут мелочиться, подсылая убийц и убирая то низкородного, то высокородного Арамери. Они скорее явятся с войском и попытаются раздавить всю семейку!

– Пока нет свидетельств, что они собирают войско, – заметила Неммер.

Вообще-то, свидетельство есть. Но, так сказать, тонкое и косвенное. Я подумал о беременности самой Узейн Дарр, ее охранницы и той женщины из Сар-энна-нема, возившейся сразу с двумя малышами. Они были совсем младенцами, еще неспособными есть твердую пищу. Я подумал о других детях, которых там видел. Они были воинственны, нетерпимы к инородцам, почти не владели чужими языками. Самым старшим из них было не более четырех-пяти лет. Дарр, вообще-то, славился искусством предотвращать зачатие. Задолго до появления писцов с их искусством женщины Дарра знали, как подгадывать рождение детей к своим постоянным грабительским набегам и межплеменным войнам. Военную добычу они называли «боевым урожаем» и вышучивали другие племена, полагавшиеся на успехи земледелия. Так вот, в годы перед очередной войной каждая женщина до тридцати лет делала все от нее зависящее, чтобы родить одного-двух детей. Воительницы несколько дней нянчились с новорожденным, после чего передавали его женщинам своей семьи, которые не воевали; а те, обычно также недавно родившие, просто вместо одного ребенка выкармливали двоих или троих. Потом всех отлучали от груди и передавали на попечение бабушек или мужчин. Таким образом воительницы уходили сражаться и погибать в битвах, зная, что дома в безопасности подрастает новая смена.