Кое в чем господствующие мнения менялись. Ко времени учреждения нового СБЛ отдел жилищного строительства в Совете графства Лондон уже сомневался, нужны ли муниципальные квартиры в высотных домах. Их оказывалось трудно сдать в аренду, здесь соглашались жить только самые отчаянные квартиранты. Еще в 1957 году опрос населения Бетнал-Грина, проведенный Питером Уилмоттом и Майклом Янгом, показал, что жители хотят сохранить интимность и жизненную силу своих старых «уличных» сообществ. «Для нас это [Бетнал-Грин] не груда камней, – сказал один из опрошенных. – Важны не здания. Нам нравятся здешние люди». Они чувствовали, что вольготнее собираться вместе на улице, чем в многоквартирной башне. Не было никого, кто бы отдавал явное предпочтение последнему варианту.

Критики новой эпохи сверхкрупных застроек появлялись со всех сторон. Местный историк Николас Тэйлор писал о своем родном Гринвиче: «В эти воздушные замки были втиснуты тысячи муниципальных квартирантов, которые не могли выбрать себе квартиру на свободном рынке, а должны были согласиться с мнением выборных комитетов и их профессиональных советников… в очках, затуманившихся от слез при виде невероятной политической красоты утопии, героически встающей из руин». Патрик Райт из Хакни позднее писал об улицах, на которых были вполне крепкие дома, снесенные только потому, что правительство выделило субсидию на перестройку. Вследствие всего этого боро не мог заселить в новые дома столько же людей, сколько было выселено из старых. Башни гигантского комплекса Троубридж, выстроенного СБЛ в 1966 году, стали протекать и превратились в трущобы почти сразу после постройки. Двадцать лет спустя их снесли при помощи взрыва.

С точки зрения историка планирования Лайонела Эшера, к середине 1960-х годов официальных архитекторов Лондона уже не влекли «новые городские паттерны, драматизирующие перелом, революцию, борьбу с пережитками прошлого или символизирующие победу света над тьмой». Главный архитектор Совета графства Лондон в 1953–1956 годах Лесли Мартин сбежал в Кембридж, где его студенты заключили, что наилучший вариант жилого комплекса – это «четыре башни, уложенные на бок, вокруг прямоугольного общественного пространства». С точки зрения Эшера, это просто-напросто формат Лондона, изобретенный еще георгианцами, – тот самый, который Мартин и его коллеги в течение целого десятилетия разрушали.

Понадобилось некоторое время, чтобы правительство привело свою политику в соответствие с изменившимися мнениями. Чтобы построить современный жилой комплекс, нужно было около десяти лет (они достраивались еще в 1970-х), а викторианские террасы при той же плотности населения можно было отреставрировать за несколько недель. К 1970 году СБЛ воздвиг 384 многоквартирных дома высотой более десяти этажей. Как именно их «положить на бок», было неясно, что стало предметом многочисленных карикатур в архитектурной прессе.

Невеселый ответ на этот вопрос дал в 1968 году один из жилых комплексов в Кэннинг-тауне в районе Ньюэм. 22-этажная башня «Ронан-Пойнт» (Ronan Point) была типичным примером дома из дешевых блоков, возведенного в десятилетие гонки за муниципальными субсидиями. На восемнадцатом этаже взорвалась газовая плита, выбив несущие боковые панели башни, в результате чего на землю рухнул целый угол. Четыре жильца погибли, семнадцать получили ранения. Здание отремонтировали, но жить там решились немногие. Через шестнадцать лет его снесли, и землю застроили двухэтажными террасными домами.

К этому времени высотные муниципальные дома стали отличительной особенностью бедной части Лондона в той же мере, в какой георгианская площадь была отличительной особенностью Лондона богатого. В квартирах, как правило, жили неблагополучные семьи и недавние иммигранты, что не добавляло таким домам популярности. Я в то время исследовал жилые комплексы в Уоппинге и на Собачьем острове и видел, что многие из них явно вообще не управляются Советом. Коридоры комплекса Сэмьюда на Собачьем острове кишели бродячими собаками. Поговаривали, что книжки квитанций об уплате квартплаты за квартиры в Уоппинге продаются в Нигерии.

Энтузиасты высотных квартир позже переключили свое внимание на частный сектор, где нашли спрос у молодых бессемейных лондонцев, имевших деньги на оплату консьержа. Эти квартиранты не настолько нуждались в чувстве соседства. Они были неплохо обеспечены, и им зачастую требовалось временное жилище, а не постоянный «дом». Когда архитекторов Элисон и Питера Смитсонов спросили, почему их бруталистский комплекс «Робин-Гуд-Гарденс» (Robin Hood Gardens) в Попларе так быстро пришел в упадок, они пожаловались: мол, «жильцы не те». Подразумевалось, что архитекторы-модернисты обслуживают не тот класс лондонцев, какой хотели бы.

Ко времени обрушения башни «Ронан-Пойнт» моде на высотные «социальные» дома исполнилось всего два десятилетия. Но в них жила, по оценкам, четверть муниципальных квартиросъемщиков, переселенных в послевоенное время. Оживленное разнообразие и случайные встречи на городской улице сменились безликими коридорами и лифтами, а садики на заднем дворе – неконтролируемым «общественным пространством». И в новых домах жило не больше, а меньше людей, чем в старых на той же территории. С 1950 по 1970 год население Лондона упало на 9 %, а Внутреннего Лондона – на 17 %.

В это же время американский социолог Джейн Джекобс подвергла анализу концепцию городской округи в книге «Смерть и жизнь больших американских городов» (The Death and Life of Great American Cities; 1961). Джекобс объясняла, исходя из своего понимания социальной географии, почему людям нравятся улицы. Среди причин она называла отдельный вход, крыльцо со ступеньками, вид на дорогу из выходящих на улицу окон, а также не столь материальные факторы: характер и длительность проживания, структуру семьи и занятость. С точки зрения Джекобс, улица одновременно обеспечивает общение и «саморегулирование», будучи, по сути, миниатюрным городом-государством. Она перенесла вопросы сохранения городской среды в самом широком смысле из царства ностальгии в область практической социологии. Книгу читали и хвалили как архитекторы, так и градостроители, однако ее главный посыл был проигнорирован. Даже после спада моды на высотное жилое строительство лондонские архитекторы уже не строили традиционные улицы – будто разучились.

Другой вопрос, что должно было прийти на смену башням. Некоторые советы пытались воссоздать лондонскую террасную застройку, но в новом обличье. В Вестминстере был застроен участок Лиллингтон-Гарденс на Воксхолл-Бридж-роуд в Пимлико (1961). Его приземистые дома из красного кирпича были укрыты зеленью, и каждая квартира боролась за свой индивидуальный облик. На краткое время весьма модными стали приподнятые, или «трибунные», улицы, возведенные на эстакадах, например Брансвик-центр в Блумсбери, названный «идеограммой урбанизма». Другие подобные дома были построены на Репортон-роуд в Фулэме и в кэмденском «зиккурате» на 520 квартир на Александра-роуд в районе Сент-Джонс-вуд. Каждая из этих квартир обошлась плательщикам местных сборов в 100 000 фунтов стерлингов, что считалось безумным расточительством.

Пока централизованные субсидии не отменили, муниципальные архитекторы продолжали сносить улицы и искать новые геометрии для новых Иерусалимов. Наиболее популярным вариантом был сборный панельный дом – дешевый и обеспечивающий высокую плотность заселения, что было продемонстрировано в двух гигантских комплексах – Эйлсбери и Хейгейте, – застроенных в конце 1960-х в районе Уолворт (боро Саутуорк). Позже я ходил на экскурсию в Эйлсбери (считающийся самым большим жилым комплексом в Европе) с министром сэром Китом Джозефом, чья компания Bovis, к гордости министра, его и построила. Центральной концепцией комплекса была «улица в небе», и улица эта была настолько широкой, что там мог бы проехать молоковоз. Однако она отличалась от настоящей улицы: добраться сюда можно было только в лифте, который работал с перебоями, а машины жителей оставались внизу. Хейгейт был погублен разгулом преступности и позже снесен; предполагалось, что с Эйлсбери произойдет то же самое.