А заодно велела потихоньку урядника упредить. Прохор ведь после бани водки нажрался и ну хвастать, как из тюрьмы ускакал. — Девочка по-старушечьи горестно вздохнула. — Варнак, чистой воды варнак!

— Не надо никого упреждать, — подполз к ним Вавилов. — Тут не только урядник, но даже начальник сыскной полиции. Давай беги вон по той тропке, — кивнул он на едва заметную дорожку вдоль забора, — а как завернешь за угол, падай в траву и ползи в сторону озера, там тебя встретят. Объяснишь все про Прохора.

— А как же Цезарь?

— Не пропадет твой Цезарь, — усмехнулся Иван. — Отпусти его. Пускай себе побегает на воле. Порезвится всласть и домой вернется.

— Нет, мы с ним поползем, — покачала головой девочка, — а то еще лаять взначнет или кидаться. А со мной не посмеет. — Она погрозила псу хворостиной:

— Слушай давай, а то отхожу почем зря!

Пес виновато склонил голову и, виляя хвостом, опустился вдруг на брюхо и снизу вверх преданно посмотрел на Малашу. Девочка улыбнулась:

— Ну, чистый неслух! Только палку и понимает!

Она прихватила пса за ошейник, и через мгновение ее тонкая фигурка скрылась за углом. И тут же закачались зонтики борщевика и широкие листья лопуха, отмечая их передвижение к озеру. Иногда среди травы мелькала косматая серая шуба Цезаря и крупная морда со свесившимся чуть ли не до земли языком, да еще рука Малаши, которой она удерживала пса за ошейник.

Трава перестала колыхаться, и почти сразу резко и требовательно прокричала сорока, затем еще раз, потом — третий…

— Тартищев, — прошептал Иван и кивнул Алексею. — К себе зовет!

По примеру Малаши и Цезаря они юркнули в траву и не менее удачно достигли небольшого пригорка, за которым Тартищев и Лямпе шепотом выясняли отношения.

— Я ваших обормотов и близко не подпущу, — горячился Лямпе. — Убийство Дильмаца — политическое дело, значит, Прохор — политический преступник.

Вы можете окружить дом, а взять его уже моя забота.

И велите не палить без меры, если перестрелка начнется. Сипаев мне живым нужен.

— Лихо вы команды раздаете, Александр Георгиевич! — усмехнулся Тартищев. — Выходит, Рыгаловку чистить, по самые уши в дерьме копаться — это, значит, для нас, обормотов из полиции, а вы в белых перчатках, на белом коне сливки слизывать? Нет, милейший, Прохор — прежде всего уголовник, и работать с ним буду я — начальник уголовного сыска Тартищев. — и так, как должно работать с подобной падалью!

— Вы много себе позволяете, Тартищев, — Лямпе нервно ударил плеткой по ладони. — Я вынужден принять ваш план, но только потому, что у меня мало людей. Но я пошлю порученца за Ольховским, а вы хотя бы обещайте, что никаких действий не предпримите, пока не подоспеет подмога.

— Не обещаю, — буркнул Тартищев, — время уже не терпит. Прохор вот-вот забеспокоится, что Малаша вовремя не вернулась. Давайте лучше подумаем, как во двор проникнуть и Прохора врасплох застать!

— Я всего лишь дам поручение и тут же назад! — процедил недовольно Лямпе и отполз в сторону, а Алексей посмотрел на Тартищева:

— Федор Михайлович, вы узнали, что с Лизой?

— Что с Лизой? Что с Лизой? — неожиданно взъярился Тартищев. — То же самое, что и с Анастасией Васильевной! Малаша говорит, что они сидят в доме, на улицу глаз не кажут. Прохор сейчас спит, а им к ногам веревку привязал и в руке ее держит, чтоб не сбежали и на помощь не позвали. А девчонку выпустил потому, что Цезарь выть стал. Побоялся, видно, что люди заподозрят неладное. Но предупредил, что первой ее матушку удавит, если девчонка вскоре не вернется. Слуг тоже припугнул, что хозяйку сразу порешит, коли за ворота посмеют выйти… Вот они и бегают только в хлев, в дровяник да в уборную.

— Может, Малаше вернуться в дом?

— Не стоит рисковать, — возразил Тартищев, — если свара начнется, там горячо будет.

— А как же Лиза?

— А что Лиза? — опять рассердился Тартищев. — Негоже мне делать предпочтение собственной дочери перед другими. И не рви мне душу! — прикрикнул он на Алексея. — Сейчас мне ее на дело надо настроить, а не на сопли-вопли!

— Я знаю, как проникнуть во двор, — прошептал возбужденно Вавилов. — Тут в полуверсте всего, помните, мы мимо проезжали, мужики сено косят. Прилично уже навалили, думаю, с воз будет. Одолжим у них телегу и…

— Вот и дело! — Тартищев радостно хлопнул его по плечу. — Давай, Ванюшка, действуй. — И, осенив себя крестом, прошептал:

— Господи, на все твоя воля!

Не дай Прошке уйти! Помоги схватить душегуба!

— Хозяйка! Открывай! — Два дюжих мужика подъехали к воротам и стали бить в них ногами. — Открывай! — орали они во всю глотку. — Сено привезли, как обещали!

В доме некоторое время не отзывались, словно выжидали, что будет дальше. Наконец на крыльце появился все тот же детина в красной рубахе и не спеша, вразвалочку направился к воротам.

— Чего орете? — Слегка приоткрыв створку, он высунул голову и лениво справился:

— Какое еще сено?

— Тихо, — предупредил его один из прибывших, — мы из полиции. Прохор в доме?

— В доме, — быстро ответил мужик. — У него хозяйкин револьверт и ружжо охотничье.

— Открывай ворота и запускай во двор. И ругайся громче, что сено плохое, сырое совсем.

— Это мы можем! — усмехнулся мужик. Он развел створки ворот в стороны и тут же заорал:

— Куда прешь, деревня! Разворачивай, разворачивай! — И, выдернув пук из наваленной на телегу травы, закричал истошно:

— Жулики, жиганы! Что вы привезли?

Хозяйка за сено платит, а не за зелень! Оно ж запреет!

Это ж сколько его сушить надобно!

— Охолонись, — принялся увещевать его один из мужиков, — мы скидку сделаем. Давай зови хозяйку.

Мужик зыркнул глазами в сторону окон и совсем уж заблажил:

— Хозяйку! Пошто вам хозяйку? Я и без нее вижу, что сено дурное!

— Чего горло дерешь? — рассердился в свою очередь мужик. — Она за сено платит, ей и решать, берет она его или нет.

— Что за шум, Игнат? — появилась на крыльце Анастасия Васильевна. — В чем дело?

— Да вот мужики сено привезли, что вы давеча заказывали, — мужик махнул рукой в сторону телеги. — Только что это за сено, через месяц одна труха будет, сгниет, как есть сгниет.

— Помолчи пока, — приказала Анастасия Васильевна и спустилась с крыльца. Прекрасное лицо ее побледнело, глаза ввалились, но ни одна жилочка на ее лице не дрогнула, хотя, несомненно, она узнала в одном из мужиков Корнеева.

— Что ж вы, мужички, делаете? — сказала она с укоризной и подошла к возу, развернувшись к дому спиной. Вытащив, как и Игнат до этого, пук травы из воза, она с негодованием произнесла: