Марина разрывалась. Умом она поддерживала Питер. Завтра истекал срок покупки акций. Леонов наконец должен был потерять статус крупного акционера, и хотелось собственными глазами увидеть его поражение.

Душа же требовала остаться в городе солнца и радости.

Можно ли было за два дня научиться просыпаться в обнимку и приобрести зависимость от поцелуев?

Можно ли недавнего «главного подозреваемого» подпустить к себе так близко, чтобы он вдруг стал своим?

Или все произошло давно, а сейчас стало лучше видно? Вопросы множились, а ответов не было.

Прежняя Марина, конечно же, остановилась бы и, лишь разобравшись со всем, продолжила двигаться «утвержденным и выверенным» курсом. Та Марина умела быть осторожной. Нынешняя позволила на время отключить самоанализ.

Не узнавала себя. Губы подпухли от поцелуев, и помада сделала их большими, как у силиконовой красотки инстаграма. Вульгарнее и представить сложно, возможно, лучше было бы стереть косметику. Каждый раз, когда Марина замечала свое отражение, руки сами тянулись к салфеткам, и чуть ли не насильно приходилось останавливать себя.

Помаду стирать было нельзя. «Пусть пялятся!» Уж лучше привлекающие внимание губы, чем подарок израильского солнца — по-детски рыжие веснушки… и глаза. Блестящие, словно у безумной, глаза нельзя было показывать никому.

Стоило порадоваться, что мать еще у сестры в Испании. В отличие от отца, она догадалась бы о ее состоянии сразу. Поняла бы все и, вероятно, даже лучше, чем сама Марина. Следом, конечно же, узнал отец, и это была бы уже настоящая катастрофа. Злость из-за неотвеченных звонков показалась бы цветочками.

Только когда Рогозина устроилась в удобном месте бизнес-класса напротив Аарона, удалось уговорить себя взять в руки настойчивого пособника Питера — телефон. Сразу две пары глаз посмотрели с неприязнью: фигуристая молоденькая стюардесса, что как рыбка-прилипала вилась вокруг Аарона, и сам Берг.

Никогда Марина еще не была так единодушна с ним, однако по прилету непросмотренные сообщения могли обернуться сюрпризом. Однажды ее уже конвоировали до самолета. С отца станется повторить этот трюк наоборот.

Список входящих СМС поражал своим ассортиментом. Четыре сообщения от отца, одно от Павлова и три от Тищенко. Выбор с кого начать был очевиден. Полностью проигнорировав Тищенко, она открыла сообщение от Николая.

«Марина Львовна, ваша квартира уже в порядке. В доме новая охрана. Ключи и пароль от сигнализации у меня», — кратко и по делу, в лучших традициях Павлова. Без вмешательства отца, скорее всего, не обошлось, но новость сама по себе была радостная.

Если бы еще следующий абонент мог порадовать сдержанностью. Одно за другим, после Павлова шли СМС от контакта с милым названием «папа».

«Дочка, нужно поговорить. Беспокоюсь».

«Милая, возьми трубку!»

«Марина, ты с ума сошла? Срочно возвращайся».

«Охрана встретит тебя в аэропорту. Жду дома».

Надеяться на что-то другое, скорее всего, не стоило, но на душе все равно появился горький осадок. Отец был в своем репертуаре: из крайности в крайность, из теплой заботы в жесткий контроль.

Подумав пару секунд, Марина протянула Аарону телефон с последним сообщением. Если кто-то в этом мире и мог обставить отца, так это он.

— Предсказуемо, — Берг криво улыбнулся.

— Не хочу пока…

Заканчивать фразу необходимости не было. Достав свой мобильный, Аарон принялся что-то быстро набирать. С минуту он молчал, видимо дожидаясь ответа, а потом взял ее за руку.

— Пойдем с фанфарами, — подмигнул. — Дима встретит нас у дипкоридора.

Марина послала воздушный поцелуй, а у самой с груди словно камень свалился. Как обычно, Берг устроил все быстро, словно по щелчку пальца. Непостижимое для нее искусство решения любых проблем. Жизни не хватит освоить его до уровня этого умника. Да и не хотелось.

— А не выпить ли нам шампанского? — Аарон убрал свой телефон и потер ладоши.

— До того, как самолет взлетит? — Марина не поверила своим ушам.

— А куда он денется?

Берг словно отслеживал, чтобы она не уходила в себя дольше, чем на минуту. И, если замечал, что дело плохо, выкидывал какой-нибудь фортель.

Спустя пару минут, когда пилот объявил о готовности к отлету, а стюардесса начала показывать, как надевать спасательный жилет, шампанское уже было налито.

— За скорейший перелет обратно, — поднял свой бокал Берг.

— Я уже побаиваюсь этого, — задумчиво произнесла Марина. — Ты будишь во мне все худшее.

— Что именно?

— Чревоугодие, сластолюбие, похоть… — улыбка внезапно исчезла с ее лица. — Как думаешь, у нас на самом деле могут быть какие-то отношения?

Она опустила взгляд на свой бокал. Пузырьки медленно поднимались со дна и маленькими фейерверками взрывались на поверхности. Праздник в каждой капле — совсем как у нее с Аароном эти два дня.

— Я не представляю, кто посмеет нам помешать, — Берг, как обычно, ничуть не сомневался в себе.

Марина лишь улыбнулась. Успешный, умный, заботливый — идеальный мужчина. Когда-то, с другим, ей хотелось быть лучше. Стать красивее, добрее, интереснее… Наивная мечтательница. «Любовь просветляет» — измусоленная глупая идея, словно любовь — это хождение по канату.

Со своего каната она уже сорвалась. Все эти нравственные отжимания, «работа над собой», словно до этого была полуфабрикатом — воротило от них. Сейчас ей было хорошо с Аароном. Просто хорошо. Без гарантий, золотых гор и признаний.

«Кто мы с тобой: любовники, партнеры?» — наверно, стоило спросить вслух, но даже шампанское на взлете не способно было развязать ей язык до такой степени.

«Сообщники!» — вспомнив прошедшую ночь, Марина нашла самый простой ответ.

* * *

В фильмах романтический вечер для двоих выглядит как праздник: лепестки алых роз пушистым ковром на белой простыне, свечи, плачущие горячим воском прямо на паркет, хрустальные бокалы, запотевшая бутылка шампанского в ведерке со льдом и музыка. Эстетика в каждой детали.

У Марины с Аароном второй вечер в Тель-Авиве ничем не напоминал шаблонную романтическую сказку. О каких свечах и ведерке со льдом могла идти речь, когда они разогрели друг друга поцелуями еще в лифте! Марина даже не помнила, закрыли ли они дверь на замок, прежде чем набросились друг на друга.

Дорожка из одежды: сарафан, джинсы, майка, белье вперемешку — протянулась от входа до знаменитого дивана. Ровно столько же, несколько шагов, продлилась прелюдия.

Как и утром, ласка показалась лишней. Короткий взгляд в глаза. Желание жгучей волной по телу. И сразу проникновение. Медленное, растягивающее… До всхлипа. Вдох — выдох, и под аккомпанемент проклятий и стонов движения ускорились.