– Это верно, – глухим голосом признал Андрей. Он выглядел загнанным зверем, в глазах застыла боль. – Тебе удалось всё, что ты задумала…

– Прости. Я тебя использовала.

– И только? Всё, что между нами было, – всего лишь дымовая завеса, прикрытие?

– Я должна была добраться до Игната Устименко. И ты меня на него вывел, – ровным тоном произнесла Виктория.

– И ты не испытывала ко мне никаких чувств?

– Неужели сейчас тебя это волнует?

– Представь себе!

– Надо же! Я-то думала, ты больше станешь беспокоиться о том, что связался с преступницей.

Андрей молчал несколько минут, его обуревали сильные чувства. Он словно мотался из стороны в сторону по океану на утлом судёнышке, и штормовые волны перехлёстывали через борт. Андрей злился: его обвели вокруг пальца, обманули, как глупого мальчишку. Теперь между ним и Викторией разверзлась бездонная пропасть, им друг до друга не дотянуться: она – убийца, а он всю жизнь ловит преступников… И в то же время, вопреки доводам рассудка, ему хотелось обнять и прижать к себе несчастную подругу, признаться ей, что даже такую – преступную, коварную, – он продолжает её любить. Возможно, сейчас он любит её сильнее, ярче, потому что его чувство стало запретным…

– Два дня назад я встретился с одной женщиной, Оксаной Подольской. Девятнадцатого августа позапрошлого года она села в пятый вагон четыреста второго поезда. До этого момента мы с Михаилом опросили толпу пассажиров, и только свидетельство этой женщины оказалось полезным… – Андрей на мгновение умолк. – Или наоборот. Лучше бы она, как и другие пассажиры, не отличалась хорошей памятью…

– Ты бы и без её показаний, в конце концов, докопался до истины. Разве нет?

– Да, вероятно. Но позже… Подольская вспомнила, что к ней пересел мужчина из другого купе. Она даже запомнила имя – Захар. Это был Захар Сигайлов, и он возвращался вместе с Померанцевым из Оренбурга. Сигайлову досталась верхняя полка, а в купе, где ехала Оксана Подольская, оставалась свободной нижняя. Поэтому Сигайлов, мужчина крупный, толстый, доплатил проводнику и переместился в соседнее купе. А на его место проводник пустил девушку, севшую в поезд в Новотроицке.

Виктория слушала Андрея, отвернувшись в сторону.

– Я вдруг вспомнил, как одна из подруг твоей дочери сказала мне, что летом Яна сбежала к бабушке в деревню. Сбежала от сердечных проблем, расставшись с любимым мальчиком. Тогда я подумал, что твоя мама живёт в каком-нибудь маленьком райцентре в окрестностях нашего города… Вернее, жила. Но оказалось, что деревней Янина подруга назвала Новотроицк. Четыреста второй поезд останавливается в этом городе в десять вечера и всего на пять минут. И девушка, севшая в поезд, вполне могла быть Яной.

– Да, это была она, – чуть слышно произнесла Виктория.

– Подольская сказала, девушке на вид было лет шестнадцать-семнадцать.

– А ей было всего четырнадцать! Яна ехала без билета. Она узнала, что Глеб уезжает с родителями в Америку на целый месяц. Месяц – это невероятный срок, когда тебе всего четырнадцать. И дочка вдруг поняла, что они с Глебом обязательно должны помириться. Яна с бабушкой помчались на вокзал к вечернему поезду. Билетов не было. Дали денег проводнику… Лучше бы вернулись домой! Лучше бы Яна не садилась в то проклятое купе!

– Это был опробованный маршрут?

– Да, безусловно. Ехать одну ночь. Садишься в десять вечера, прибываешь в половине девятого утра. Яна постоянно так возвращалась от бабушки, с десяти лет. Сначала договаривались с проводником, чтобы присмотрел за ребёнком… Потом Яна выросла, стала деловой и самостоятельной. Бабушке не удалось убедить её не садиться в поезд без билета, подождать два дня. Но через два дня Глеб уже уехал бы в Америку.

– А проводник Артур Коровкин запихнул девочку в купе с тремя мужиками.

– Да.

– Они сели в поезд в пять вечера и к моменту появления Яны уже, наверное, успели найти общий язык.

– Дочке досталась верхняя полка. Она села на нижнюю, и один из пассажиров – Игнат Устименко – тут же начал с ней заигрывать, обхаживать, строить глазки. Яна смущённо улыбалась – парень был очень симпатичным, похожим на какого-то актёра… Померанцев и Бадьянов отправились покурить. Едва они вышли, Игнат закрыл дверь и полез к Яне. Скрутил, зажал рот, достал нож и пригрозил, что если будет сопротивляться, то он её изуродует. Потом… Потом он её изнасиловал… – Виктория всхлипнула, опустила голову, закрыла лицо руками. – Когда вернулись бизнесмены, Игнат приоткрыл дверь и сказал им: мужики, вы покурите немного, у нас с барышней дела, ну, вы понимаете… Те ухмыльнулись и не стали ломиться в купе. Они ещё целый час болтали в коридоре, а этот урод тем временем продолжал измываться над моей дочерью… Потом Устименко быстро собрал вещи и соскочил на станции Теренсай. А Яна, в шоке от случившегося, забилась на верхнюю полку. Не знаю, как она пережила ночь, весь этот ужас… Ей было больно и страшно, она ощущала себя растерзанной, разодранной и грязной, опозоренной… Бельё испачкано кровью, на запястьях – синяки, губы искусаны…

Хотя в глазах Виктории сияло страдание, она явно испытывала облегчение, рассказывая всё Андрею. Он был первым, кому она признавалась.

– Утром, в половине девятого, я встречала дочку на перроне и была поражена её состоянием. Яна сказала, что у неё внепланово начались месячные и она промучилась всю ночь, а попросить у кого-нибудь таблетку постеснялась. Я поверила объяснению, потому что знаю, что в критические дни она просто умирает от боли.

– И когда же она рассказала тебе правду?

– Она молчала целую неделю, ничего не говорила, плакала в ванной и по ночам, натягивала рукава, чтобы спрятать синяки… Я, конечно, приставала с вопросами. Она сказала, что плачет из-за Глеба. Дочка с ним так и не поговорила, они не помирились, и Глеб уехал.

– Ещё и это.

– Потом дочка не выдержала и во всём мне призналась… Я была потрясена, едва не сошла с ума от ужаса и ярости. Что сделали с моей бедной малышкой! Она была как ещё не раскрывшийся бутон, светлой и чистой. Они с Глебом даже не целовались, только гуляли за ручку!

– Ты уверена?

– Уверена. Для Яны я была лучшей подругой. Свидания, происшествия, покупки, мечты и переживания, – всё это она сначала обсуждала со мной, а потом с девчонками. Я знала о её подружках больше, чем их мамы, и знала обо всём, что происходит в их классе, лучше классной руководительницы…

– Что ты сделала, когда Яна тебе призналась?

– Первая мысль – найти Игната и изувечить его… Отомстить. Яна сказала, что не переживёт позора, если кто-нибудь из друзей или знакомых узнает о случившемся. Она и с Глебом-то не стала встречаться накануне его отъезда, потому что теперь чувствовала себя недостойной его любви. Мы решили сохранить всё в тайне, не стали обращаться в милицию. Даже к гинекологу поехали в Екатеринбург, чтобы тут не просочились слухи… Я видела, что она ужасно страдает, я и сама не понимала, что делать… Пыталась утешить, но, видимо, у меня это плохо получалось… Хороший психолог, наверное, смог бы помочь, подсказал бы, как нам пережить ситуацию. Но к психологу мы тоже не рискнули обратиться… И через неделю Яна… Она…