— Она права.

— Да! Почему бы не это на авеню Фэафакс?

Председатель ударил молоточком и сказал:

— Давайте придерживаться порядка. Обсуждение закрыто, мы переходим к голосованию…

— Извините, — сказала Беверли. — Но, по-моему, я еще не выступаю.

— Вы сказали то, что вы хотели сказать, юная леди, а теперь…

— Давайте действительно подумаем о проблемах Голливуда и посмотрим, что мы можем сделать для их решения. Взгляните вокруг себя! Что мы видим на наших улицах сегодня? Проститутки, беспризорные дети, торговцы наркотиками, люди, спящие в дверных проемах! Наши соседи катятся по наклонной плоскости. У нас есть теперь массажные кабинеты, секс-шопы и грязные улицы!

Многие люди поднимались, говоря: «Правильно!» и «Скажите ему это!»

— Название Голливуд известно во всем мире. У нас бывает более двух миллионов туристов в год, потому что они слышали о Голливуде. И что они видят на самом деле, когда приезжают сюда? Оживленная улица в деловом центре, проезд с десятью магазинами для каждого приличного бизнеса. Бездомные дети, добыча торговцев наркотиками и извращенцев. Девочки и мальчики, стоящие на обочине и продающие свое тело. Люди, которым некуда пойти, которые живут в дверных проемах, прося подаяния у каждого, кто проходит мимо. И вы говорите нам, что проблемой является стоянка.

Аудитория приветствовала ее. Внезапно люди начали вставать и практиковаться к микрофонам. Председатель ударял своим молоточком.

Мистер Драммонд сказал:

— Мисс Хайленд, если вы хотите поднять вопрос о новом бизнесе, мы внесем это в повестку дня следующей встречи…

— Новый бизнес! Мистер Драммонд, то, о чем я говорю — старый бизнес, и вы знаете об этом! Я говорю о том, что эта палата должна была исследовать и принять кое-какие меры намного раньше сегодняшнего дня.

— Юная леди, вы ничего не знаете об этом городе…

— Простите, сэр, но я родилась здесь. И я родилась здесь через год после того, как Голливуд был в своем расцвете, когда название Голливуд означало волшебство и фантазию для миллионов людей во всем мире. Как мы позволили нашему городу дойти до такого состояния? Превратиться в место, где иностранные туристы потрясены и боятся выходить из гостиниц! Место, которого мы стыдится! Мы должны сделать кое-что с этим, мистер президент. И мы должны сделать кое-что с этим сейчас!

Толпа приветствовала ее и аплодировала. Люди пытались говорить без очереди. Молоточек опускался снова и снова.

Президент поднял руки, пытаясь утихомирить публику, и, когда порядок был восстановлен, он сказал с едва сдерживаемым гневом:

— Если вы так хорошо понимаете наши проблемы, мисс Хайленд, тогда, возможно, у вас есть для них простое решение? Потому что, если оно у вас есть, я хотел бы услышать об этом!

Она смотрела на него. Она дрожала. Она была разъярена. Решение? О, да, у нее было решение.

— Каково будущее Голливуда? — тихо спросила она. Беверли повернулась и обратилась к толпе. — Каким будет будущий облик нашего города? Каким вы видите его, мистер Мангиони, или Вы, мисс Визерс? Когда вы смотрите на многие годы вперед, что вы видите? Каков образ Голливуда? — Она повернулась к микрофону и сказала более громким голосом:

— Это то, что мы должны решить здесь и сейчас. Мы должны решить, которое направление мы выберем, а затем действовать в рамках принятого решения. Будет ли в центре нашего внимания туризм? Или это будет бизнес? Или мы хотим быть городом телевидения и кинематографа? Но, независимо от того, каким мы представим будущий облик Голливуда, мы должны принять вызов сегодня, чтобы начать работать для этого нового будущего. Мы должны осмелиться мечтать о лучшем месте для работы и жизни. Мы должны осмелиться ставить высокие цели для самих себя. — Она подняла руку и сжала ее в кулак. — Мы должны осмелиться сделать Голливуд снова процветающим!

Толпа внезапно поднялась на ноги, приветствуя Беверли и хлопая в ладоши. Аплодисменты были оглушительными. Люди подходили к Беверли, чтобы пожать ей руку, похлопывали ее по спине. На возвышении президент хмурился и собирал свои бумаги. Председатель ударял своим молоточком, все было напрасно. Повсюду в зале члены палаты подталкивали друг друга, чтобы подобраться к Беверли, дать ей понять, что они были на ее стороне, что пришло время, чтобы кто-то поспорил с этими парнями, и другие вещи, которые она не могла слышать, потому что слишком много людей говорили одновременно и в зале началось столпотворение. Беверли чувствовала головокружение. Она почувствовала подъем. И она внезапно увидела все: свою цель, свое предназначение, свое будущее.

Он катался по ней, как будто поочередно подставлял солнцу разные части тела для загара — пять минут спереди, пять минут сзади. Его ягодицы поднялись и опустились несколько раз, а затем он в изнеможении упал на нее.

Оттолкнув его и потянувшись за сигаретами «Виржиния Слимз», Труди посмотрела на парня взглядом, который говорил: «И это все?»

Однако он не видел этого. Он уже храпел.

Прикурив сигарету и глубоко затянувшись, она встала с кровати и прошла через комнату к окну, откуда она могла видеть огни Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Кампус напоминал маленький городок. На другой стороне улицы в доме студенческого братства была в разгаре оживленная вечеринка. «О боже, моя девочка, — тихо сказала она своему отражению в зеркале, — только подумай, что ты здесь делаешь?»

Она знала очень хорошо, что она делала в квартире этого парня, чье имя ей едва было известно, кому было всего двадцать четыре года (она выяснила это после прибытия к нему домой) и чьи мозги были сконцентрированы между ног. Снова был субботний вечер. Именно поэтому она была здесь.

Труди полагала, что в жизни человека есть три времени, которое нужно разделять с кем-то, два из них были вечер субботы и утро воскресенья. Поэтому она оделась в свои лучшие джинсы и кружева, и пошла в «Пик-ми-ап» со своей кузиной Алексис, где они пили «Май Тай» в пластиковых стаканчиках из магазина «Pic and Save». Там собралась обычная яркая толпа студентов подготовительных курсов дорогостоящих частных школ в одежде секонд-хенд и с вульгарными драгоценностями, которые бездельничали, развалившись на стульях на тротуаре. Труди и Алексис обсуждали гадание на рунах, когда к ним, улыбаясь, подошел молодой человек, одетый в светлую летнюю одежду и кожаный галстук.

Он понравился ей сразу. Труди всегда питала слабость к мужчинам с длинными волосами до плеч. И у него в глазах были проблески интеллекта. Но ее подкупило то, что он сказал:

— Руны, вау! Могущество Одина и Тора.

Они ушли из кафе вместе, пожелав спокойной ночи Алексис, у которой рано утром была операция, и поехали в Вествуд на двух машинах, Труди следовала за «фольксвагеном» Майлса в своем «корвете». Оказавшись в грязной квартире, которую он снимал вместе с двумя другими парнями, уехавшими на выходные, Майлс налил в ее стакан красного вина из бутылки с завинчивающейся крышкой и включил на магнитофоне «Спрингстин». Через пять минут Труди поняла, что она сделала ошибку.