того величия, того трона, тех почестей, которые вам снились, когда…

— Доктор! Что это! Откуда вы меня знаете?

— Я? Мы незнакомы.

Каштелянша смотрела на него с испугом; он продолжал:

— Притом у вас нет сердца.

— У меня нет сердца! У меня его слишком много! Я столько страдаю!

— Сердце вы имеете только для себя! Только для своего страдания. Головой вы страдаете больше, чем сердцем: чем грешили, тем болеем.

— Доктор! — воскликнула сердито женщина, — я вас пригласила для совета, а не за тем…

— Я и даю советы.

— Лекарство! Дай мне лекарство!

— Будет и лекарство, дайте посмотреть пульс. Он придержал ее за руку:

— Скверный пульс; вы сердитесь на свои глаза, на свою судьбу и немного на Аспазию.

— Вы это узнали от негодного ремесленника, который меня так рассердил.

— Я это знаю по пульсу. Но будем говорить о лекарстве. Вам надо любить, и все это пройдет. Сердце может образоваться и вы будете спасены; постарайтесь. Но прежде всего избавьтесь от сгущенного эгоизма, если можно. Все могущественные организмы, в силу общего закона, чем сильнее, тем больше подчиняются эгоизму. Эгоизм это инстинкт жизни и существования; чем больше, сильнее существование, тем больше в нем эгоизма. Но надо с ним бороться и переделывать его в человеческую любовь; распространить это чувство на людей. Избавитесь от эгоизма, и будете здоровы. Вам нужно любить — повторяю.

— Я вас не понимаю.

— Вы меня не понимаете! — Он улыбнулся. — Ну, я буду говорить более понятно. У вас есть мать.

Каштелянша в ответ на это побледнела и закрыла лицо руками.

— У вас есть сестра, — добавил доктор; — у вас есть отец.

— Доктор, кто вам это сказал? Кто вы?

— Доктор. У вас есть муж!

— О, муж! — женщина пожала плечами. — Такой муж!

— Он лишь слишком добр.

— Но кто вы такой? — воскликнула опять каштелянша. — Дьявол?

— Нет, только доктор. Вы жалуетесь на болезнь — скуку, на несносную жизнь, на внутреннее страдание. Почему же свой взор вы не направите на бедную, покинутую мать, нуждающуюся, забытую вами, которую вы оттолкнули? На сестру, которая почти в нищете? На седого отца, который протягивает за тобой руки в чужую страну, благословляя неблагодарное дитя?

— Доктор! — воскликнула испуганная каштелянша, всматриваясь в него все пристальней. — Я тебя знаю, я тебя видела, ты…

— Здешний врач, и мы совсем не знаем друг друга.

— О, можно с ума сойти! — хватаясь за голову, вскричала женщина. — Непонятно! Немыслимо!

— Полюби! — повторил Фантазус. — Отца, мать, сестру, мужа, кого-нибудь, но только люби другого, а не себя одну. Не считай себя лучше других за то, что Бог дал тебе красивые черные глаза и черную, как они, душу.

— Это какой-то сумасшедший! — перебила обиженная, но встревоженная Эльвира.

— Да, это все мне говорят, — спокойно ответил Фантазус.

— Кто привез этого господина? Кто его позвал?

Каштелянша позвала слугу и тот сказал:

— Люди указали его, как наилучшего врача; я думал…

— Отвезти его обратно! — гордо воскликнула женщина. Доктор молча поклонился; каштелянша бросила ему три червонца, робко смотря в глаза.

— Мой совет стоит по крайней мере тридцати или — ничего! — сказал Фантазус и собрался уходить.

Она быстро схватила мешочек и, сунув в руку старика, сама отступила.

— Будьте здоровы.

— Были бы вы здоровы! — ответил доктор,

Карета понеслась, и Фантазус уехал, с улыбкой поглядывая на мешочек и червонцы.

Войдя в комнату Ягуси, он нашел еще Тита у камина, облокотившегося и в раздумье, а Яна с дочерью в окошке, склонившихся друг к другу и нашептывающих друг другу сладкие слова юности.

— Слава Богу, двое здоровых, — сказал он войдя. — Ян спасен. И каштелянша тоже, — добавил он, наклонясь на ухо Мамоничу.

— Что же с ней?

— О, пустяки. Вспыхнувший эгоизм поразил место, где должно было быть сердце; прилив мысли и чувств в голову; воспаление, обычно бывающее у тридцатилетних дам. Мы называем его технически Febris climacterica, [29] так как обыкновенно болеют им дамы в возрасте от 28 до 30 лет.

Этим разговор кончился, и доктор повел всех в сад на реку. Там, указывая на усеянное звездами небо, с самым серьезным видом стал рассказывать о своих путешествиях по планетам и глубинам эфира.

— Представьте себе, — сказал он, наконец, — что однажды (у каждого имеются свои странности) мне захотелось непременно полететь выше, чем достигает человеческая мысль, в пределы небытия, за миры, за свет, в вечную ночь. А! Не смогу описать то, что я там видел! В этой темноте, в глухом вечном молчании, в абсолютном небытии смерть всецело охватила меня, я думал, что погибну, овеянный этой холодной и пустой атмосферой, уничтожающей все, что в нее попадет. К счастью, я был еще одной ногой в мире жизни и имел время из небытия отступить назад! Я только голову погрузил в него; еще до сих пор она у меня болит! А, а! Это ужаснее ада. Представьте себе молчание, темноту и пустоту, ничего и ничего! а среди этого существо, как я, живое и чувствующее, что никто его не видит, никто не слышит, что оно само пропало навеки. Да, это глупое любопытство едва меня не погубило, но я вовремя ушел назад.

Ян и Ягуся, слушая, вздрогнули.

— Но как мне стало весело, когда я вырвался из объятий небытия и увидел первый шар, несущийся в светлых уже для меня эфирных пространствах! Я упал на него как пуля и нескоро согрелся, нескоро избавился от страха. Сто лет я купался в жаркой жизни на раскаленной комете во время ее путешествия от солнца до солнца (так как вам наверно известно, что кометы своей эллиптической орбитой соединяют два солнца). Наконец, я протрезвился, но когда вспомню, еще дрожь меня пробирает.

— Ну, доктор, ты рассказываешь нам прелестные басни, — перебил Тит; — а не побывал ли ты когда-нибудь на одной из тех туманных звезд, которые до сих пор представляют собою загадку?

— Какую загадку? — спросил Фантазус. — Это несчастные неоконченные творения сидерального мира! Никакой здесь нет тайны. Некоторые из них наподобие полипов имеют в себе несколько очагов, несколько узлов, пока из них не сформируется один, а тогда превратятся в законченное существо, полное, с одним мозгом, головой, сердцем. Миры похожи на создания нашей земли различных ступеней организации. Луны ходят со своими планетами, не отделяясь от них, как