Ришелье ухмыляется, и я отвечаю ему улыбкой.

– Вы сейчас думаете о том, что смерть тетушки – это дар Небес, – делаю я вывод. – Да еще вкупе с нашим выселением.

Он отвешивает мне шутливый поклон:

– Я чувствую, что нынче меня дарят своими ласками сами нимфы Удачи.

– Ш-ш-ш! Не богохульствуйте, – шепчу я. – Здесь поблизости может слоняться Гортензия. – Затем набираю полную грудь воздуха. – Я приняла решение, – говорю медленно, тщательно подбирая слова, – подать прошение о предоставлении мне места при дворе. Места при королеве, которое освободилось со смертью тетушки.

– Ах, мадам! Как я счастлив, что вы решили принять участие в игре, – откликается Ришелье, и вид у него такой, будто он хочет заключить меня в объятия. – Место при королеве – это смелое требование, но отлично обдуманное. Морпа попытается продвинуть на это место свою крошку-жену, но, думается, она ростом не вышла. Не сможет даже туфельки подать Ее Величеству. И если восстановить против него весь двор, что нетрудно с помощью этой бумажки, то, возможно, удастся убедить его уступить место.

– Я не стала бы доверять Морпа, – твердо говорю я. Лучше умру, чем стану просить его об одолжении. Он такой же тиран, каким была Полина в нашей детской. – Я не стану ни о чем просить этого человека.

– Мне нравится огонь, который зажегся в ваших глазах, Марианна. Наконец-то.

Я решительно поднимаюсь.

– Сначала я обеспечу себе место при дворе, а затем мы решим, как быть с королем. И если все пойдет так, как должно, я уничтожу этого Морпа. И никогда больше не буду безвластной. Никогда! – О боже, это уже похоже на монолог в театре.

Ришелье, довольный, смеется.

– Речь, полная драматизма! Мне раньше надо было догадаться, что вами движет желание мести. А ведь я считаю себя неплохим знатоком человеческой природы!

– Век живи – век учись, – отвечаю я насмешливо, даже надменно. Настанет время, и герцог Ришелье может оказаться в моей власти. Я произношу это вслух, и он выдавливает из себя улыбку.

– Мы составим сильный союз. Так что сегодня и впрямь счастливый день.

Он обнимает меня и целует в обе щеки, затем отодвигает от себя, держа за плечи.

– Вы все правильно решили, Марианна. Но поспешим же, пока сочувствие врагов Морпа – а имя им легион – на вашей стороне.

* * *

Я выбираю приличествующее случаю траурное платье из черной и белой шерсти и прикрепляю к корсажу последние в этом году гвоздики из нашего сада. Король говорил, что больше всего любит гвоздики. Сегодня я с ним не увижусь, но цветы все же придают мне силы, чтобы сделать то, что должно сделать. В тетушкиной карете я еду в Версаль. Остается еще два дня, прежде чем дом со всем прочим перейдет к ее гнусному зятю. Пока мы тащимся по дорогам, раскисшим после недавних ливней, у меня возникает такое чувство, что я оставляю позади одну жизнь и начинаю совсем иную.

Мне жаль, что я так напыщенно говорила с Ришелье. «Я уничтожу этого Морпа. И никогда больше не буду безвластной. Никогда!» Боже, о чем только я думала? Все, что мне нужно, – это должность при дворе и кров над головой. А что касается короля… Посмотрим, как повернется дело.

Смотрю на проплывающие за окном пейзажи сквозь дорожную вуаль. Поля только что сжаты, обнажены и ждут наступления зимы. Крестьяне идут, согнувшись под тяжестью снопов. Столько миров, столько людей, столько разных жизней, так много дорог, из которых можно выбирать. Выбрала ли я ту, что нужно? Карета въезжает в Версаль, впереди вырастает громада дворца, тянется вверх, до самого позолоченного купола. Наша страна, как называют Версаль придворные, ce pays-ci. Быть может, она станет и моей страной?

«Я в силах этого добиться», – снова твержу я себе.

Отправляюсь прямиком к кардиналу Флёри, на удивление всем, кто разбирается в ситуации. Флёри – союзник моей сестры Луизы. Он, быть может, ее единственный сторонник, но при этом человек весьма неглупый. Он не может не понимать, что король рано или поздно откажется от приевшегося удовольствия, – это всего лишь вопрос времени. Кардинал соглашается дать мне аудиенцию, однако я отчетливо вижу, насколько он был шокирован, увидев меня. Я высказываю свою просьбу о даровании мне места при Ее Величестве, прежде занимаемого усопшей тетушкой.

– Я сделаю все, что в моих силах, мадам, – произносит он, почесывая блошиный укус на тыльной стороне старческой руки со вздувшимися венами. Он уже очень стар. Из-под кардинальской шапочки торчат седые пряди, а лицо изборождено морщинами и набухшими кровеносными сосудами. Я смотрю ему прямо в глаза, но он избегает моего взгляда. Разглядывает мои перчатки и цветы на корсаже.

– Очень необычно, даже неподобающе, что вы вели такую беседу сами… Неужели нет никого из мужчин?

Прежде чем произнести эти слова, он бегло ознакомился с моим положением: отец, отсутствие братьев, Флавакур на войне со своим полком. Кардинал вздыхает.

– У графини де Морпа, конечно же, больше прав, но… – Фраза повисает в воздухе, и я киваю. – Если и не место герцогини Мазарини, упокой Господь ее душу, тогда какое-нибудь другое. Посмотрим, что можно будет сделать. Но, заметьте, я ничего не обещаю.

Я вкладываю в улыбку столько признательности, насколько хватает сил. Если Флёри хочет угодить и нашим, и вашим, то последнее слово принадлежит королю, а я знаю, какое решение он предпочтет.

Покидая кардинала, я низко приседаю в реверансе, дабы приветствовать тех, кого знаю, но с кем не спешу заговорить. Пусть догадываются, о чем шла речь на аудиенции. Сажусь в ожидающую меня карету и уезжаю. Я даже не попыталась повидаться с Луизой. Хотела оставить ей записку, как только приехала сюда, понимая: мира под одной крышей у нас не будет.

От Луизы де Майи

Версальский дворец

15 сентября 1742 года