Одним зимним вечером члены клуба покончили с приятным ужином – большинство наслаждалось отменным бифштексом Веллинготон[16], затем пудингом с изюмом и яичным кремом и под конец отличным портвейном, к которому подали сырную тарелку. После они отправились в библиотеку пить бренди и курить сигары. Там, заняв привычные места и уютно устроившись в тепле, в отличном настроении они вели беседы о политике и спорте. Чилтерн, который, похоже, каждое утро зазубривал газеты, дабы всегда иметь тему для беседы, высказывал свое мнение относительно скульптур, которые греки считали своими. Взгляды его казались на удивление схожи с теми, что было напечатано в утренней редакторской колонке, но таков был Чилтерн – он рассматривал газеты как полезную альтернативу, которая заменяла необходимость составлять собственное мнение.

– Они наши, – утверждал он, указывая трубкой на Протеро, который, похоже, уснул. – Как смеют эти греки что-то нам диктовать. Нам! Да если бы мы не забрали благословенные скульптуры, турки их наверняка взорвали бы или что-то в этом роде, – яростно глаголил он. – Вы же знаете, какие эти турки.

Чилтерн читал книги по истории, но до сих пор не простил падение Константинополя.

– Сколько ест грек? – внезапно спросил Томпкинсон, не обращаясь ни к кому конкретно. – То есть, я хотел спросить, что можно есть у греков?

– Греческий салат, полагаю? – ответил Мунро, набрасывая портрет Чилтерна в профиль, причем не самый лестный. – Вот что у них заместо еды.

– Нет, нет и нет, – Томпкинсон яростно мотал головой. – Что есть у греков? – Он оглянулся, поймал чей-то взгляд. Не повезло бедняге Кею, профессору химии. – Геркулес! – сказал Томпкинсон.

Кей непонимающе уставился на него.

– Это шутка, – объяснил Томпкинсон. – Что есть у греков?

– Овсянка? – предположил Кей.

– Нет! Вы должны сказать – Геркулес. Это каламбур! Геркулес – овсянка. И Геркулес – герой. Они звучат одинаково, а значат разное.

– Омонимы, – подсказал Мунро.

– Господи, боже мой, вы шутки не понимаете, – Томпкинсон обиженно замолчал, что несказанно всех обрадовало.

– Не стоит играть с мифологией, – сказал Энрайт, стоявший рядом с камином. Все замерли и посмотрели на него.

Энрайт был таинственным господином. Как уже отмечалось, клуб «Блейкс» принимал людей со слегка необычными качествами, причем степень необычности была такой, что никто не знал точно, какие черты считались необычными. Однажды произошел инцидент с бакенбардами в туалете, после чего некоторые члены клуба умолкали, стоило словам «заводной механизм» и «Лорд Палмерстон» прозвучать в одном предложении, но, то были лишь привычные чудачества любой организации. В отличие от этого Энрайт был загадкой, обернутой в тайну, внутри элегантного костюма от «Холланд энд Шерри». О нем мало было известно. Его высоко оценил и рекомендовал один из бывших членов клуба, затем Энрайт грациозно и довольно быстро проскочил отборочную стадию. Казалось, что клуб – его единственная социальная отдушина, поскольку больше он не был замечен ни на одной вечеринке, которые проводят в городе. Попытки аккуратно приоткрыть тайну его прошлого, поговорив с первичным спонсором, ни к чему не привели, когда тот самый джентльмен спрыгнул с мыса Бичи-Хед, выяснив, что некоторые приобретенные им акции были не слишком честными. Даже отборочный комитет не желал обсуждать прошлое Энрайта. Звучали фразы типа «образец для подражания» и «конфиденциальность», при этом чувствовалась общая неловкость, и каждый готов был с радостью сменить тему. Неудивительно, что члены клуба как один оказывались заинтригованными, когда в игру вступал Энрайт. Поэтому, когда он заговорил, все обратились в слух.

– Осторожнее с мифологией? – повторил Чилтерн. – Что это значит? С тем же успехом можно заявить: «Стоит опасаться орнитологии» или «Бухгалтерское дело таит в себе угрозу».

– Так оно и есть, – вступился Уилсон, чья жена сбежала с бухгалтером.

– Простите, Уилсон. И все же, что вы имели в виду, Энрайт, когда сказали – «не стоит играть с мифологией»?

– Именно то, что сказал. Не больше и не меньше.

– Боже мой, – Клифтон сложил газету и убрал в нагрудный карман очки для чтения. – Чую, за всем этим целая история.

– История? – Энрайт взял из горшка на каминной полке щепу, поджег ее в камине и раскурил от нее потухшую сигару. – Может и так. Как минимум, полезное пре-дупреждение для любопытных.

– Не нагнетайте, Энрайт, – присоединился к остальным Кей. – Так стоит за этим всем история или нет?

Может, дело было в нетерпеливом тоне, но Энрайт бросил на Кея предупреждающий взгляд, который химику совсем не понравился. Однако слишком поздно было осторожничать – остальные учуяли историю и мучили бы Энрайта, как терьеры крысу, до тех пор, пока не выдавили бы из него рассказ. К чести, Энрайт мог распознать безвыходное положение, когда оказывался в нем. Он согрел бренди в бокале, сделал глоток и прикинул, с чего начать. А потом заговорил.

– Я ценю то, что среди вас кажусь темной лошадкой, – сказал Энрайт. – Только комитету известно кое-что из моей биографии, и они поклялись никому не рассказывать о моем прошлом. Боюсь, придется того же потребовать от вас.

Никто и бровью не повел. Если бы всякий раз, когда кто-то из членов клуба соглашался рассказать историю при условии, что все остальные пообещают сохранить ее в тайне, один шиллинг отправлялся в фонд, сейчас сумма составляла бы два фунта семнадцать шиллингов и шесть пенсов (включая историю о том, как Баттерсби наставили рога, но эта история стоила лишь полшиллинга, поскольку все знали о произошедшем задолго до того, как обо всем прознал Баттерсби). Среди присутствующих пронеслась волна привычного бормотания, которое выражало согласие, и Энрайт продолжил:

– К своим сорока годам я много чего повидал в мире. Порой куда больше, чем любой христианин желает увидеть. В 85-м году я оказался в Панише, я был в долине Гасуар вскоре после подавления восстания в Дезоле. События, о которых я вспомнил, происходили в Миркарвии в ходе восстания, последовавшего за убийством императора Антробуса II. Стоит отметить, что в тех случаях, как и во многих других, слишком многочисленных, чтобы их здесь упоминать, я действовал как гражданское лицо. Однако я всегда оставался предан короне. Мне нравится думать, что я патриот, к тому же я считаю своей обязанностью увидеть то, что можно увидеть, и доложить об этом соответствующим властям.

– Боже мой! – воскликнул Чилтон. – Да вы шпион-любитель! – Он в ужасе оглядел присутствующих. – Еще один!

Он всегда очень удивлялся, когда обнаруживал, что еще один член клуба оказывался шпионом, поскольку, наверное, единственный из всех никогда им не был. Хотя он не терял надежды, что одним прекрасным днем получит зашифрованное письмо или что отчаявшийся правительственный агент хрипло прошепчет ему на ухо какой-нибудь важный секрет, прежде чем испустить дух из-за воткнутого между лопаток кинжала. Тогда Чилтон проявит себя и спасет всех. В ожидании сего веселого приключения он читал много бульварных книжек и даже купил котелок со скрытой камерой. Остальные шикнули на него, и Энрайт продолжил: