Садальский испуганно обернулся.

– К-к-а-ким присяжным? Зачем присяжные?

– Суд определит меру вашей вины и наказание, – безжалостно продолжил Аполлон Григорьевич. – Думаю, годик-другой каторги вам обеспечен…

– За что каторга! – вскрикнул Садальский, еле держась на ногах.

– А что думали, вам отпуск в Ницце полагается? Похищение государственного чиновника и изощренная пытка над ним – да за это застрелить мало! – вошел во вкус Лебедев так, что Ванзаров сделал ему знак угомониться.

Оказавшись в ужасном положении, Садальский схватился за голову.

– Господа… Умоляю… Пощадите… У меня жена… Дети… Я ведь ничего не знал… Охчинский все сам… Я тут ни при чем… Истинно говорю вам… Пощадите…

– Успокойтесь, – сказал Ванзаров. – До каторги далеко, хотя от нее никому нельзя зарекаться. Где Охчинский? Действительно скрывается на даче?

Доброе слово и психиатру приятно.

– Простите, честно не знаю, – сказал он, утирая рукавом пиджака сухие глаза. – Домой посылал – нет, на службу не явился. Не знаю, где он…

Ванзаров приказал привести санитаров, которые вчера скрутили его. Садальский побежал исполнять. А Лебедев не удержался и свистнул ему вслед пальцами.

– Странно, друг мой, – сказал он, поигрывая сигарильей. – На что рассчитывал Охчинский? Держать вас в полоумном состоянии? Зачем? И убивать вас тут не имело смысла… Разве исчезли в мертвецкой больницы…

– Хороший вопрос, Аполлон Григорьевич, – ответил Ванзаров. – Охчинский просто марионетка.

– Неужто и его загипнотизировали? – В голосе Лебедева слышалось откровенное сомнение.

– Думаю, что психиатр не поддается гипнозу. Его попросили помочь. Он был готов к моему визиту…

– Почему так решили?

– Чай со снотворным появился слишком быстро. Он знал мое имя-отчество.

– Ну, ну, – Лебедев в сомнении покачал головой. – Кто же его надоумил?

– Тот, кто пытался меня загипнотизировать.

– Чтобы перестали заниматься расследованием?

– Нет, Аполлон Григорьевич. Когда я изобразил, что гипноз подействовал, мне в голову заложили приказ: стать живой бомбой.

Лебедев просто не мог поверить, даже сигарилью бросил.

– Это каким же образом?

– Как услышу: «Ваше высокопревосходительство» – должен убить этого человека. Не важно кого, не важно когда… Сами понимаете: жертвой должен был стать чиновник не ниже тайного советника. То есть товарищ министра…

– То есть на вас машину страха испытали? – в глубоком изумлении спросил Аполлон Григорьевич.

– Не было машины страха, – ответил Ванзаров. – Насильственным внушением под гипнозом из меня пытались сделать сомнамбулу… Чтобы ничего не помнил, а потом на приеме в министерстве убил сановника. Без всякой видимой причины.

– Ну, Охчинский… – начал Лебедев, но тут Садальский привел санитаров.

Четверо крепких мужиков выстроились в ряд и понурились. Видимо, им уже объяснили, что случилось. Пугать каторгой Ванзаров не стал, а спросил, что вчера происходило. Санитары, помогая друг другу, рассказали, что господин ординатор приказал отнести нового больного в отдельную палату для буйных. А больше ничего не знают. Старший из них вспомнил, что потом у Охчинского был какой-то посетитель, которого толком не разглядели: вроде высокий господин, кажется, ординатор обращался к нему «профессор». Но и только.

Санитары были отпущены, а Садальский выразительно хлопнул себя по лбу.

– Господа, как же я мог забыть! Вчера направился в кабинет к Охчинскому, чтобы подписать эпикриз умерших, и тут у него из кабинета выходит господин. Кивнул мне… Я зашел, бумаги подписал и спрашиваю: кто у вас был? А Константин Владимирович отвечает: это наш коллега, ученик профессора Тихомирова, доктор Погорельский. Предупредил, что может явиться больной, который выдает себя за сыщика. Опасный и буйный, надо подготовиться.

– Успели разглядеть этого Погорельского? – спросил Ванзаров.

– Конечно… Среднего роста, довольно приятное лицо…

Ванзаров пошел к дверям зала и вернулся с Погорельским. Мессель Викентьевич остался и выглядывал, но подходить не решился.

Ванзаров подвел его к доктору.

– Господин Садальский, вам известен этот человек?

Доктор взглянул и вежливо кивнул незнакомцу.

– Не имею чести знать…

– Это доктор Погорельский, который приходил с предупреждением к вашему ординатору…

– Я? Приходил? К ординатору? – бурно возмутился Погорельский. – Что за ерунда? Я незнаком вовсе с ординатором! Какая глупость! Фантастично!

Садальский вынужден был окончательно и бесповоротно признать: этот Погорельский совсем не похож на того, что вчера приходил к Охчинскому.

Окончательно разобиженный Мессель Викентьевич покинул зал с гордо поднятой головой. С него было достаточно.

Пережив гипноз с распорками для век, Ванзаров ничего не забыл. Он помнил строжайшее запрещение допрашивать мадам Иртемьеву. Но, если обстоятельства сложились так, что он оказался пациентом больницы, почему не использовать шанс повидать Афину запросто, как товарища по несчастью. Он попросил Садальского отвести в палату, где ее держали. И тут доктор, путаясь и запинаясь, сообщил, что этой пациентки больше нет. Она не умерла, но никто не знает, куда делась и как покинула больницу. Вечером была в палате, а утром нашли открытое окно и пустую постель. Будто улетела. Охчинский приказал держать язык за зубами, но теперь все открылось. Вдобавок Садальский рассказал о странном исцелении мадам Иртемьевой после визита профессора Тихомирова. Сам он видел профессора только со спины, но Охчинский сопровождал его в палату. Кому бы еще такое позволил, как не дорогому учителю…

– Сугубо между нами, – продолжил Садальский, доверительно. – Профессор показал Охчинскому какую-то новую методу лечения, а наш уважаемый Константин Владимирович забыл эту методу начисто, забыл о его визите и был крайне удивлен, когда у Иртемьевой наступило резкое улучшение. Хотя должен был видеть это своими глазами. Вот такая история, господа.

– Благодарю, доктор, ваша помощь бесценна, – сказал Ванзаров. – Все подозрения с вас сняты.

Прощенный Садальский воспрял духом и готов был на любую услугу. Его попросили, и он принес из кабинета ординатора фотографический портрет Охчинского, который для чего-то понадобился чиновнику сыска, а затем отвел в приемную главного врача, где находился телефонный аппарат. Ванзаров телефонировал в отряд филеров и дал Курочкину срочные задания: направить филера к гостинице «Виктория», а самому ехать на Тележную улицу и доставить в сыск Почтового. Бывшего филера Курочкин вспомнил…

– Сильно опаздываем? – спросил Ванзаров, натягивая пальто.

Лебедев взглянул на часы.