В ячейке номера 33 виднелся конверт, в каких обычно оставляют записки. И хотя сыскная полиция не имела права читать чужую переписку, портье не смог отказать. Оглянувшись, словно ворует, он сунул конверт. Клапан не был запечатан. Внутри оказался клочок не слишком чистой бумаги, на котором корявым подчерком было выведено:

«Приезжай. Жду. Марджаров».

Вернув записку в целости, Ванзаров попросил отвести в 23-й, что портье исполнил с большой услужливостью, открыл номер и предоставил полиции рыскать, сколько вздумается.

Обойдя гостиную, спальню и небольшую комнату для умывания, Ванзаров вынужден был признать, что жилец оставил номер почти в идеальной чистоте. Ни соринки, ни бумажки. Только под диваном виднелся забытый клочок. Нагнувшись, Ванзаров вытащил смятый счет со склада фотографических принадлежностей Стеффена, находящегося недалеко, на Казанской, 13.

Господин Сташевский совершил обширную покупку: приобрел компактную модель фотоаппарата «Грёц-Тенакс», какой пользуются путешественники, треногу к ней, магниевую вспышку и пару целлулоидных кассет. Как видно, давно мечтал запечатлеть красоты империи во всей безграничной красоте.

И вот внезапно отправился…

74

Ланское шоссе

Дом располагался в Выборгской части на отшибе. Дальше начинались огороды, поля, виднелся лес. Строение напоминало корабль, который столько раз перестраивали, достраивали, латали, ремонтировали, приделывали нос и корму, что окончательно забыли про первоначальный вид. Ванзаров поднялся по шатким ступенькам крыльца и постучал в дверь, обитую медными листами.

– Входи! – донеслось из дома.

Ванзаров вошел и чуть не поскользнулся.

Весь пол обширного зала, открывавшегося сразу во всю ширь без сеней, был покрыт птичьим пометом… Из пола торчали сухие стволы с разлапистыми ветвями, по стенам были устроены жердины и узкие, длинные полки, на которых толпились птицы. Вместо мебели по залу были расставлены корыта с зерном и тазы с водой. В свободном пространстве летали черные, красные, желтые, белые, разноцветные птицы, название которых Ванзаров представлял смутно. Кажется, многие не из русских лесов. Такой коллекции мог позавидовать и столичный зоосад. В воздухе… если субстанцию, густо пропитанную испарениями азота, можно было назвать воздухом, стоял несмолкаемый гомон.

Хозяин птичьего царства появился откуда-то сбоку. Под расстегнутым халатом виднелось густо татуированное тело. Марджаров шлепал босыми пятками по свежему помету, ничуть не смущаясь.

– А, это вы, сыщик! – закричал он и помахал обнаженной рукой, исписанной туземными орнаментами. – Хоть не ожидал, а рад видеть! Рад! Хорошо, что заглянули… Думал, обманешь. А ты вон как слово держишь. За это люблю. Гляжу, побрился, усы скинул… Дельную моду взял. А захочешь – татуировки тебе наколю.

Он перешел на «ты» так просто, будто они были век как знакомы.

– Ожидали господина Зосимова? – спросил Ванзаров, стараясь не дышать носом. К запахам он был излишне чувствителен, куда сильней, чем к гипнозу.

– Да, хотел потолковать, – ответил Марджаров, поднял с пола птичью тушку, осмотрел и отшвырнул в угол.

– Позволите узнать о чем?

– Зеркало желаю у него купить из черного камня. Очень меня интересует. Видел такое у тибетских колдунов, да только не дали им попользоваться. Знаешь, что это такое?

– Предмет спиритизма.

Марджаров презрительно усмехнулся.

– Эх ты, сыщик… Ничего-то ты не знаешь… Ну, ничего, заполучу зеркало, покажу тебе некий фокус, навсегда запомнишь.

– Зосимов согласился продать?

– Слишком дорого хотел… Да вот пригласил его заехать, поторговаться, – ответил Марджаров и подошел к одному из деревьев. Задрав руку, он согнал каких-то пичуг, разлетевшихся с жалобным криком, и достал из гнезда два крохотных яичка. Одно протянул гостю. – Попробуй, чистый белок. Для мужской силы полезно.

Ванзаров отказался. Его силу укрепляла «Слеза жандарма». Марджаров, не церемонясь, закинул яички в рот и принялся хрустеть, и, кажется, не только скорлупой.

– Как тебе в моей берлоге? – спросил он, смачно икнув.

– Необычное место, – ответил Ванзаров, замечая, что почти не чувствует вони.

Марджаров засмеялся так, будто услыхал шутку.

– Не видел ты интересных мест, сыщик! – поучительно сказал он, утерев нос рукавом халата. – Вот погоди, расскажу тебе, так не поверишь…

– В следующий раз. Позвольте задать несколько вопросов.

Чиновнику сыска милостиво позволили.

– Как давно знакомы с господином Зосимовым?

– Да вот как появился у нас в медиумическом кружке, так и познакомились… Интересный человек, много повидал. Знаешь, как это понял? Мало говорит и много слушает. Только очками зелеными сверкает. А Квицинский, этот болтун, который обещал привести месье Гузика, так вокруг него ужом и увивается… Противно смотреть… Как официант, честное слово.

– А Сташевский?

Марджаров явно не понял вопроса.

– Разве Сташевский не увивался около Зосимова? – пояснил Ванзаров.

– Ах этот… – птичий король с досады рукой махнул. – Да он редко у нас бывает, видел его от силы раз или два. Так, числится только. С виду господин приличный. Интересуется спиритизмом… При деньгах… С Зосимовым они и не встречались, кажется. Больше о нем ничего не знаю. Да тебе-то какой интерес, сыщик?

– Необходимо проверить некоторые факты. А что вы мне хотели рассказать о профессоре Тихомирове?

На плечо Марджарова села голубка и потерлась головкой о его щеку. Чудовище, на взгляд некоторых чувствительных дам, нежно погладило птичку и поворковало ей что-то на птичьем языке. Умилительно до слез, надо сказать…

– Тихомиров – это мерзавец писаный, – сказал он тише, чтобы не испугать голубку. – Я его четверть века как знаю. Мы же с ним на один курс Императорской медико-хирургической академии были зачислены… Докторами мечтали стать… Форма студенческая темно-синяя, оттенка морской волны, кафтан с кушаком и брюками, погоны с красным кантом, фуражка, все как полагается. Эх… Нахлынули воспоминания… Ну, я академию не окончил по особой причине, знать тебе о ней не полагается. А Тихомиров подлость совершил: несколько студентов собирались и обсуждали всякие идейки… Так ведь он донес, негодяй, и всех наших товарищей под белы рученьки вон из академии. Сломал людям жизнь. Кто-то, кажется, застрелился, уже не помню, кого-то сослали, а Тихомиров пошел в гору. Да только как был подлецом, так и остался: сам бездарь, а выдавал чужие труды за свои. Как его столько лет не разоблачили, ума не приложу… Отмечает сегодня, слышал, юбилей научной деятельности. Кому сказать! Завтра во всех газетах напишут. Слава у человека. А сам – гнилая, бездарная душонка…

– Не напишут, – ответил Ванзаров, думая о своем.

Марджаров нежно взял в руки голубку и стал мягко поглаживать по спинке.