— Если милые барышни пожелают взглянуть на коллекцию черепов и зародышей профессора Вальтера — всегда милости просим, — попрощался с ними сторож.

И пока Акнир рылась в своей сумочке, подмигнул Даше так внезапно, азартно, недобро, словно пообещал: скоро встретимся, милая барышня!

— Пожалуй, мы все же сходили не зря, — признала Акнир, когда они вернулись в буфет цирка и заняли свой любимый столик напротив двери, надеясь высидеть тут встречу с Врубелем. — Мама тоже была в анатомичке… не сомневаюсь, сторож ее позабавил. Она верит в киевского Джека.

— С чего ты взяла?

— Ты видела картинку, где Демоны вскрывают в аду грешнице живот и выедают кишки? Тоже своеобразные джеки-потрошители. Да и разве сам ваш Бог — не Потрошитель, если после смерти наказывает грешников так?

«…На его милость вам уповать в аду точно не стоит»

«…после смерти черти будут рвать твою душу…»

«Я видела ад…»

В буфете было шумно, все столики заполонили девицы из дамского венского оркестра в одинаковых платьях, крохотных цилиндрах, и унылый буфетчик Бобо буквально расцвел на глазах.

— Так Бог наш во всем виноват? — отогнала страхи Землепотрясная Даша. — Он лично горизонталок кромсает?

— Все может быть, — ответила Акнир одними губами. — Но скорее моя мама поверит в человека, который именно так представляет христианский ад — как место, где грешницам заслуженно выпускают кишки. Киев считают святым Городом, здесь на каждый квадратный метр — десять религиозных фанатиков. А по случаю юбилея Крещения — того больше. Если в этом Городе кто-то начал крошить проституток, то это не обычный маньяк, а религиозный, решивший очистить от шлюх Иерусалим Русской земли. Да хоть тем же ножом «Завьялов», которым Авраам на Крещатике по божьему промыслу чуть не зарезал Исаака.

— Ты просто ведьма и не любишь верующих, и считаешь, что от них одно зло… — благодушно заметила Даша. И умолкла.

Пословица «Про вовка промовка — а вовк у хату!» оказалась верна — в буфет зашла Кылына. Сегодня на ней был модный темно-синий costume collant, плотно облегающий фигуру. Края рукавов и воротник-стойка были оторочены мехом, а к турнюру пристегнулся длинный подол — «хвост» тянулся следом и казался живым, и в отличие от «тыквы» наличие хвоста показалось Чуб весьма привлекательным. Особенно, коли вспомнить, что, по верованиям слепых, главным признаком ведьмы является хвост.

Одновременно с Кылыной в буфете появился неизвестный немолодой представительный господин с докторской бородкой — он застыл в дверях, внимательно обшаривая глазами столик за столиком. И пошатнулся, едва не сбитый с ног…

Звеня шпорами, в помещение ворвался поручик Дусин. В руках у него был огромный букет оранжерейных роз.

— Коко, душа моя, вы живы… я счастлив! — он всунул букет в ее руки, упал на колени, страстно обнял Дашины ноги и разразился неслыханным досель красноречием. — Будьте моей женой! Простите великодушно, что я простираю свою дерзость настолько, до самых небес, но в эти два дня, когда я думал, что утратил вас навеки, я понял все, и все осознал… Не думайте, что ваше исчезновение раскислило меня и я принял решение под влиянием печального настроения. Нет. Я люблю вас! Я никого так как вас… Я оставлю службу, вы бросите цирк… у меня есть небольшое имение под Полтавой… а не желаете, так по вашему слову будет квартира, барская обстановка, рысаки, рестораны. И я обещаю, мы будем очень-очень счастливы… О, как я счастлив! Как только мне принесли эту новость, я весь вне себя!..

— Дусин, — пробурчала Даша, пытаясь вывернуться из его горячих объятий, — если это попытка удивить меня, то не проканало.

— Коко, вы моя королева… повелевайте мной! — поручик вскочил, с неожиданной силой подхватил Дашу на руки и закружил ее в воздухе.

«О, б…», — едва не выдала та.

Мужчина с бородкой стоял в центре залы, не сводя с их компании внимательного взгляда, — он смотрел на них так, словно уже поставил диагноз. Приподняв черную вуаль, Киевица Кылына развернулась к живописной конструкции «Даша на Дусине». Вся конспирация летела псу под хвост из-за одного дурака, с крепкими ляжками и слишком счастливым лицом.

Но не это ужаснуло Землепотрясную Дашу… В миг, когда румяный поручик поднял ее, она вспомнила другого мужчину — студента, точно так же прильнувшего к ней всем телом, вспомнила, как тело его стало прозрачным и жидким, исчезло в ней как в приснопамятном Козьем болоте.

«Якщо жінка не постилася на Велику П’ятничку…»

А ведь она не постилась!!!!

НЕ ПОСТИЛАСЬ!

«Вдруг настоящий Провал — это я?»

Даша резко отпрянула — точнее, отклонилась назад так, что бедняга Дусин едва не потерял равновесие, но, видно, физическая подготовка была в его полку на «ять» — он удержался, обхватив Чуб еще крепче… и тогда она забилась, закричала:

— Дусин, быстро отбегай от меня… Отойди, а то я за себя не ручаюсь!

— О, Коко! — окончательно впал в восторг он. — Вы тоже неравнодушны ко мне!..

— Отпрыгни от меня, идиот! — за неимением других, неругательных слов Чуб принялась колошматить поручика розовым букетом.

Он замер, по-прежнему держа ее в воздухе и моргая глазами.

— Немедленно поставь меня на место, — поручик ошарашенно выполнил приказ. — А теперь — кругом, шагом марш! И не смей даже на глаза мне показываться…

— Но Коко… — залепетал Дусин, и яблочки его щек заалели еще сильней. Зеркальные пуговицы взглянули заискивающе и просяще. — Неужели я должен принять это как ваш отказ?

Даша бросила взгляд на мужчину с докторской бородкой — тот успел заказать себе чашку чая и шел теперь к ним.

— Ты сказал приказывать тебе. Так исчезни! Это приказ… раз… я считаю до трех! Два…

Поручика сдуло как ветром.

Его тут же заменил немолодой бородатый господин.

— Позвольте представиться, профессор психиатрии Сикорский. Могу я присоединиться к вам ненадолго? — под докторской бородкой был добротной пиджак с галстуком, над ней — золотое пенсне.

— Прошу вас, — Даша жестом предложила ему присесть, заметив краем глаза, как Кылына равнодушно отвернулась от них, а все девицы из дамского оркестра принялись горячо перешептываться, обсуждая закончившийся любовный спектакль с участием жестокосердной Коко Мерсье.

Профессор бережно поставил на стол свою чашку.

— Я вас искал. Вы, насколько мне известно, дружны с Михаилом Александровичем Врубелем, но еще не виделись с ним после печальных событий, — он говорил обтекаемо. — Так случилось, что я присутствовал при визите несчастного отца господина Врубеля к профессору Прахову и, должен сказать, был потрясен. Позвольте обойтись без поэтизмов… Случившееся — весьма опасные признаки безумия, неумолимо надвигающегося на вашего друга. В моей практике часто бывали такие случаи: человек вдруг воображал, что должен ехать куда-то по важному и срочному делу. Он мог сесть в поезд без билета, без вещей, без денег и паспорта, и затем забыть, кто он и зачем куда-то едет. Потом мог вообразить, что находится у себя дома, захотеть пойти в другую комнату и упасть на рельсы, переходя из одного вагона в другой. И если такой человек по воле случая оставался жив и отделывался только отрезанной колесами вагона рукой или ногой, придя в сознание в больнице, он не сразу вспоминал, кто он такой, где живет, и не мог объяснить, как попал в поезд и под колеса вагона.