Внимательный взгляд ощупывал бывшего ученика с головы до пят и, наконец, уперся в татуированные руки.

– А… А это что?!

– Чо, чо! Не въезжаешь? – блатным голосом сказал Волк. – На зоне топтался, вот и нарисовали! Уроки твои я в гробу видал…

Он расстегнул пуговицы на рубашке и распахнул ворот.

– Во, гляди, какие у нас уроки рисования! Красиво?

– Ой! – директриса попятилась. – Так ты сидел? Если честно, это меня не удивляет!

Вольф застегнулся.

– Странно, Елизавета Григорьевна. И то, что я работаю в органах, вас не удивляет, и то, что я уголовник, – тоже вас не удивляет! Значит, вы считаете, что в органах могут работать уголовники?

Когда-то директриса сплетала обычные слова в клейкую губительную сеть, из которой маленький Вольф выбрался с большим трудом. Сейчас подросший и поднаторевший в политическом сыске Волк набросил такую же сеть на нее.

– Нет-нет, я совсем не то имела в виду…

– А что вы имели в виду?

– Ну… Я просто не так сформулировала… Я ошиблась…

Впервые Вольф видел властную Елизавету Григорьевну растерянной и испуганной.

– Очень хорошо. Тогда не надо повторять всякие сплетни. Вы же государственный человек.

– Вообще-то я уже на пенсии, – словно оправдываясь, сказала она, но Вольф уже шел своей дорогой.

В боксерском зале ничего не изменилось: те же желтые облупленные стены, высокий, давно не беленный потолок, пахнущий потом и азартом квадрат ринга. Даже ведро и швабра в углу были теми же, которыми он когда-то делал влажную уборку. Этой шваброй Зуб пытался убить Пастуха, а маленький Володя не выпускал ее из рук, несмотря на то что железные пальцы блатного передавили ему горло. Семен Григорьевич тогда подоспел вовремя, и нокаутирующий удар вмиг восстановил порядок. Может, тогда волчонок понял, что кулак сильней, чем закон.

– Вы к кому? – раздался сзади низкий уверенный голос. Вольф обернулся. Рыбкин тоже не изменился. Такой же подтянутый и аккуратный, только некогда густой ежик волос изрядно поседел и поредел.

– Не узнаете, Семен Григорьевич? – по-мальчишески застенчиво улыбнулся Волк.

Хотя заматеревший и получивший специальную подготовку Волк мог победить в спарринге любого, на тренера он по-прежнему смотрел снизу вверх.

– Да вроде нет… Хотя…

– Помните, как Борисов с Пастуховым сцепились? А я влез между ними, Зуб меня чуть не задушил… Если бы не вы…

На суровом лице проявилось узнавание.

– Теперь вспомнил. У тебя немецкая фамилия. И обе руки ведущие.

– Точно! Володя Вольф. Только теперь я Волков.

– Да? Что так?

– Долго рассказывать. Как у вас тут дела?

– Да как… По-всякому. Стучим понемногу. Интереса к боксу у молодых поменьше стало. Раньше в секцию по конкурсу брал, а сейчас всех подряд приходится.

Рыбкин внимательно осмотрел могучую фигуру Вольфа.

– Вижу, спортом занимался серьезно?

– Приходилось.

– Боксом?

– В основном военно-прикладные виды. Как другие тренеры поживают?

Семен Григорьевич вздохнул:

– Прошков уже никак не проживает – под машину попал. Может, и не под машину. Нашли на Левом берегу с травмами, сказали – несчастный случай. А там кто знает… Выпивал он, правда, сильно. Мог и попасть.

– А Валерий Иванович?

– Лапин частную секцию открыл. Сейчас ведь разрешили. Вроде дела идут неплохо.

– А Рогов?

– Уехал. Дочка подросла и всю семью увезла в Израиль.

– А разве он?..

– По жене.

– А-а-а…

Вдруг лицо Рывкина исказилось, будто он увидел змею.

– А что это у тебя на руках?!

Вольф вспомнил, что когда-то тренер выгнал из секции двух пацанов, которые по глупости накололи на тыльных сторонах ладоней свои имена. «Я честному боксу учу и нормальной жизни, – сказал он тогда. – А если у вас такие наклонности, значит, вы на другое нацелены и мне учить вас нечему!»

Он почувствовал неловкость и чуть не спрятал руки за спину.

– Так в жизни вышло. В армии… А ребята наши как?

Но настроение у Рывкина было испорчено.

– По-разному. Что я, слежу за ними? Ладно, у меня времени нет, прощевай!

Вольф вышел на улицу с неприятным осадком. Зайдя в аптеку, купил вытянутую ампулу хлорпикрина и пачку лезвий. Дома он заморозил палец и срезал первый перстень – квадрат с крестом внутри.

«Эй, ты что?! Опять за старое?! А ну бросай это дело!» – надрывался кот.

«Говорил я, что рано или поздно нам каюк!» – закричал черт.

В рисованном мире началась паника.

– Не бойтесь, я только руки очищу, – сквозь зубы прошептал Вольф. Заморозка помогала мало, и приглушенная боль наполнила все его существо. Рану он засыпал толченым стрептоцидом и забинтовал. Так, по старинке, его научил Потапыч. Палец долго болел, на нем остался безобразный шрам. В течение трех месяцев он свел марганцем два остальных перстня. От химических ожогов тоже остались шрамы.

Но еще больше шрамов было на сердце. Он все-таки снял квартиру и позвонил Софье.

– Я уже устроился, жду тебя, приезжай.

– Ты что, всерьез? – удивилась она. – Не будь мальчишкой. Пошутили – и ладно. Будешь в Москве – звони, обязательно встретимся.

– Но я не шучу. И ты вроде не шутила…

– Ой, я сейчас не могу разговаривать! – Софья положила трубку.

Больше она на звонки не отвечала.

* * *

Начальником Центрального райотдела был подполковник Баринов, известный в милицейской среде под прозвищем Барин. Возможно, виной тому была фамилия, а возможно, фактура: высокий, плотный, с бульдожьим лицом и злыми круглыми глазами, он действительно походил на барина-самодура, способного сечь крепостных на конюшне или травить собаками.

Он держался надменно и соблюдал дистанцию с подчиненными, но однажды Волков увидел выходящего из кабинета Барина Сергеева. Это показалось очень странным: по субординации патрульный вызывается к руководству через командира взвода. Да и какие дела могут быть у подполковника с сержантом?

С Волковым Барин вел себя настороженно, чтобы не сказать осторожно. Собирал информацию обо всех его поступках, но при личном общении не выдавал своей осведомленности.

– Показатели несения службы заметно улучшились, дисциплина тоже укрепилась, – доброжелательно сообщил он после очередного развода. Экипажи уже заняли свои места в машинах, но Баринов позвал командира взвода к себе в кабинет явно не для того, чтобы похвалить за достигнутые успехи. И точно…