Адъютант положил карты на стол, а Деланкур поддержал ставку, умело изобразив краткое сомнение. Потом пожал плечами:

– А как воевали в средние века? Один герцог пригонит сотню крестьян, другой – дюжину наёмников. Выйдет такая армия на поле битвы, так только и гляди, чтоб соседи же в спину и не ударили.

– Вы это к чему? – спросил Скаппоне, пока журналист хмурился над своими картами.

– К тому, что надеяться всегда надо только на себя. Не будет и разочарований. Мы держим ситуацию здесь, англичане – южнее, вы – западнее. Анклавы под присмотром, этнический конфликт перешел в холодную фазу. Да никакой «Чистеше» уже давно и не надо инцидентов. Они без пяти минут хозяева края.

– Есть ещё Плешин, – сказал журналист, бросив карты на стол. – И Плешинская Горсть.

– О, херр Штайер, – Деланкур сочувственно улыбнулся, – вы мыслите, как тополинец. Тот процесс, что за десять лет изменил баланс сил в Алтине, рано или поздно начнётся и в Горсти. Вопрос времени. Думаю, даже без особого насилия тополинцев выдавят оттуда, как пасту из тюбика. Вода камень точит.

Этих – не выдавят, подумал Скаппоне, пристально разглядывая Деланкура. Ты просто не видел мальчика.

Итальянец снова поднял ставку.

– Вот что мне кажется интересным, месье Деланкур, – сказал Штайер, перекладывая с места на место свои фишки, – с профессиональной, так сказать, точки зрения… Здесь каждый военный гарнизон симпатизирует местному населению. Мне кажется, что нейтралитет миротворческих сил – это очень, очень надуманная вещь. И случись что-то серьёзное…

– Тем хуже для наших северных соседей! – всхохотнул Деланкур, вскрылся и сгрёб банк.

* * *

Алтинец, случайно толкнувший итальянского капитана, свернул в винные ряды, под одним из навесов оставил велосипед и проскользнул в неприметный проход. Вышел в завешанный бельём дворик, по скрипучей лестнице поднялся в галерею на уровне второго этажа и по ней прошёл в следующий двор. Навстречу проплыла дородная старуха с тазом, полным мокрых рубах.

Алтинец постучал в одну из дверей, выходящих в галерею. Открылась соседняя.

В тёмном коридоре пахло мужским потом и оружейной смазкой. Человек, отворивший дверь, пропустил алтинца мимо себя и запер дверь на засов.

– Думали, ты раньше будешь. Он извёлся совсем.

– Здравствуй, Ишта! – ответил алтинец. – Дорога неблизкая, не обессудьте. Веди.

В комнате, указанной Иштой, было людно. Грязные небритые типы сидели или лежали по углам, лениво и безучастно. С единственного стула перед столом, застеленным, как скатертью, картой-двухкилометровкой, поднялся широкоплечий толстошеий человек, распростёр руки и двинулся навстречу алтинцу:

– Здравствуй, Халим!

Алтинец дал ему смять себя в медвежьем объятии и ответил с искренней радостью:

– Здравствуй, Шадо!

С раннего утра Тайга гонял подчинённых, как духов. Начал с учебной тревоги за час до подъёма. Потом выстроил на плацу весь личный состав и устроил показательную унтерскую выволочку за тусклые пряжки, незатянутые ремни, не по уставу завязанные шнурки, не делая различия между солдатами и офицерами. Юристу и бухгалтеру части пригрозил отправкой в тютюйскую губернию, если к пятнадцати часам ему на стол не лягут все положенные отчёты. Досмотрел мастерские, облазив ямы, на которых стояла неисправная техника. Инспектируя кухню, битый час вчитывался в рукописную абракадабру накладных на продукты. Казалось, майор собрался в дальнюю дорогу и не хочет оставлять дома беспорядок.

После отбоя, вместо того чтобы выспаться перед завтрашним рейдом, Тайга вышел из гарнизона и заглянул в кафар Палиша. Однорукий хозяин неспешно прибирал пустые столы. За дальним столиком методично заливал в себя пиво Руди Штайер, внештатный корреспондент целого пучка центральноевропейских агентств. Немец давно уже отополинился, осел в Плешине, и парнем, в общем-то, был неплохим, но по роду деятельности умел въедаться в любой чих, как каустическая сода.

– Господин майор! – радостно протянул Руди. – Все считают, я отдыхаю, даже я сам так думал только что. А оказывается, я беру у вас интервью о пропаже оружия в российской мотострелковой роте!

– Нет, Руди, – ответил Тайга. – Ты именно отдыхаешь.

Все уже знают, тоскливо подумал он. Не воинская часть, а информбюро.

Штайер не стал навязываться, пожал плечами и приложился к кружке. И то ладно.

Но спокойно выпить чашку кофе по-плешински Тайге так и не удалось. Едва Палиш поставил перед ним чашку ароматного, пахнущего хитрыми пряностями напитка, дверь распахнулась, и в неё буквально ввалился Салан.

– Вот где вы! – сказал он почти по-русски. – Надо идти, река-берег! Ваш люди нужен, минёрщице пусть ходит. Скоро-скоро!

Штайер торопливо дохлёбывал своё пиво.

– Господин майор, – сказал он, – я могу просто пройти за вами, не слишком приближаясь, но и не спрашивая ничьего разрешения. Но мне кажется правильным попросить вас взять меня с собой.

* * *

Сонный Вольховский переводил слова Салана, чуть запинаясь, но быстро. Два взвода в полной выкладке по кривым переулочкам старого города спешили к Подвею – гнилым причалам в излучине Тополяны, чуть в стороне от моста.

Пожарного разбудила жена, спящая чутко и первой услышавшая звук лодочного мотора. Чужой катер подошёл к мосткам на тихом ходу, без огней. С реки Плешин не освещался, и Салан из-за занавески разглядел только смутные силуэты людей, выгружающих длинные ящики в один из лодочных сараев. Когда катер отчалил, пожарный сразу оделся и побежал за господином майором.

У реки было тихо и туманно. Сарай – не плоская будка на воде, где можно на замок запереть лодку, а высокий длинный ангар с покатой крышей – стоял на сваях, а широким торцом с воротами упирался в глинистый берег.

Сапёр провозился минут двадцать. Не обнаружив никаких каверз, вскрыл замки на воротах и осторожно потянул на себя одну створку. Четверо из взвода охраны вошли внутрь.

Руди Штайер тоже рванулся вперёд, но его остановили – мягко и решительно.

Прыгающие круги света выхватывали из темноты грязный деревянный настил, за ним – илистое дно под тонким слоем неспокойной воды, рыбацкие сети на стенах, выцветший брезент, накинутый в ближнем углу поверх чего-то громоздкого.

Сапёр попросил всех выйти и оставить ему пару фонарей. Ещё минут пятнадцать пришлось топтаться на причале, прежде чем снова войти в сарай.

Поверх сдвинутого в сторону брезента лежали «калашниковы» с подствольными гранатомётами, колченого раскорячилось «Пламя», четыре пулемёта рядом с ним казались детскими игрушками.

И здесь же штабелями высились ящики. С одного сапёр уже сбил крышку. Новенькие «акаэмы» чешской сборки, затвор к затвору, тускло и масляно отражали свет фонарей. В других ящиках нашлись и патроны, и ручные гранаты, и всякое разное.