– Множе бранце, – изумлённо прошептал пожарный.

Тайга рассуждал недолго.

– Вольховский, восьмерых человек в охранение. До утра чтобы никто близко подойти не мог. Всё, что наше, забираем прямо сейчас. Остальное надо увозить на тот берег, но только не ночью. Завтра займусь сам.

После рейда, хотел сказать он, но при Салане воздержался от лишней болтовни.

Рослый сержант взвалил на плечо автоматический гранатомёт. Стоило ему выйти из сарая, как полыхнула фотовспышка.

– Господин майор! – едва не подпрыгивая от щенячьего восторга, из-за оцепления крикнул Штайер. – Несколько слов для прессы! Ну пожалуйста, господин майор!

Роман, показав Салану на ящики с оружием, поднёс палец к губам. Пожарный важно кивнул. Тогда они вышли навстречу неугомонному корреспонденту.

– Ваши сведения, как всегда, точны, Руди, – важно сказал Тайга в протянутый ему под нос диктофон. – Десять дней назад имело место хищение оружия из расположения нашей части.

Ты уж прости меня, Рожнов, виноват ты или нет, но сейчас я понавешаю на тебя собак…

– Офицер, ответственный за это происшествие, вскоре предстанет перед судом. В результате проведенных мероприятий нам удалось выйти на след преступников и обнаружить тайник. Оружие возвращается в часть. Вопросы есть?

– Есть, – сказал Штайер. – А что в сарае?

Тайга сглотнул.

– В сарае – засада, – сказал он. – И вы очень обяжете меня, Руди, если эта информация не облетит всю планету в ближайшие сутки.

Когда военные ушли от причалов, Штайер приблизился к солдату, застывшему на краю причала. Тот отрицательно покачал головой и чуть опустил ствол автомата, перекрывая журналисту дорогу.

– Ага, – сказал Штайер. – Засада. Вы бы ещё танк сюда подогнали.

Выехали на час раньше согласованного времени. Не в сумерках, а в полной темноте – четыре пальца гор едва-едва начали прорисовываться на востоке чёрным по тёмно-синему. Два «бэтээра» с полным экипажем, плюс по восемь солдат на броне.

Предрассветный холодок искал лазейку за шиворот. Тайга сидел, нахохлившись.

Подобные рейды не были редкостью, да только не часто приносили улов. Дырявая сетка пропускных пунктов миротворческих сил, защищающая в основном города, оставляла перемещение местных жителей полностью бесконтрольным.

Информация о спецоперациях утекала в сторону заинтересованных лиц быстрее, чем появлялась. И сейчас, вглядываясь в бледные занавески на окнах домов, Тайга пытался угадать, за какой из них через минуту потянется рука к телефону. Город не спит, вдруг показалось Роману. Ни от одного тёмного окна не струится сонная нега. Плешин притворяется спящим, плотно закрыв глаза и ровно дыша, – но это только притворство.

Чтобы сохранить хотя бы какую-то внезапность, Тайга хотел добраться до точки встречи со Скаппоне на перевале скрытно – легко сказать, когда бронетранспортёр слышно за версту.

Тайга выбрал самый длинный маршрут – сначала на запад вдоль берега Тополяны, потом через холмы, в предгорье, а дальше – по безлюдной местности с внешней стороны гряды, дугой уходящей назад на юго-восток и относящейся к итальянскому сектору контроля. Любой другой путь вёл через алтинские хутора Горсти, а это было уж совсем ни к чему.

Дорога вскоре начала подниматься, сделала широкую петлю над берегом мерцающей в лунном свете Тополяны и углубилась в холмы.

На нешироком лесном перекрёстке их ждала неожиданная встреча. Итальянский армейский джип помигал дальним светом, и в сиянии фар появился Скаппоне, блеснув белозубой улыбкой.

– Сорпреза![4]– закричал он. – Роман, ты здесь? Хочу рассказать тебе одну историю. Можешь ехать со мной?

После отъезда Тайги Вольховский вернулся к себе в комнату, разделся и лёг, но не успел сомкнуть глаз, как в дверь постучали.

– Товарищ капитан, – громким шёпотом позвал дежурный, – вставайте! Там люди у ворот… И поп – вас спрашивает!

На улице у ворот гарнизона молча стояли женщины. Некоторые держали за руку детей. Неестественная тишина пугала.

– Они просто стоят, – прошептал из-за спины дежурный, – уже человек пятьсот, вся улица перекрыта, а идут еще и еще.

Впереди всех замер отце Миклаш. Дежурный открыл калитку и впустил священника.

– Здравствуйте, отце, – сказал Вольховский по-тополински. – Что случилось?

Поп ответил по-русски:

– На весь Плешин – два десятка охотничьих ружей. Пистолетов – и того меньше. Три года люди сдавали оружие под гарантию вашей защиты. Боюсь, сегодня вам придется подтвердить, что это были не пустые слова.

– Что случилось? – Вольховский почувствовал, как где-то в горле прыгнуло сердце.

– Час Плешина пробил, – ответил поп. – Горсть полна «землемеров», и уже к рассвету они будут здесь. Я пришёл просить от имени всех горожан: дайте нам, чем защитить себя и город.

– Извините, отце Миклаш, это исключено. У нас нет оружейных складов и каких-то запасов. Будьте уверены, если кто-то попытается атаковать Плешин…

Отце Миклаш подхватил Вольховского под локоть и потянул в сторону от караульной будки.

– Капитан, капитан! Игры кончились, пора делать дело! На Подвее наше спасение лежит бесполезным грузом. Прикажи снять пост, и я обещаю, что к вечеру всё вернут назад. Люди давно собраны в дружины, они готовы умереть, если понадобится, – но не как скот под ножом, а с оружием в руках!

– Подождите, отце, кто сказал, что вообще что-то должно случиться?

Поп процедил сквозь зубы:

– А ты воздух понюхай!

– У меня нет полномочий вооружать местное население…

– Не население, а людей, капитан! Живых людей! Есть вещи поважнее Устава, и есть приказы, которые ты можешь отдать себе только сам.

Глаза священника сверкали в полутьме грозным огнём.

– Не можешь сам – свяжись с майором, но делай, делай, делай уже что-нибудь! И не надо мне полоскать про «ситуацию под контролем». А то я расскажу тебе, что произойдёт. Пока твои бойцы будут держать окраины, уцепившись за три сарая и два амбара, «землемеры» войдут в Плешин с пяти, с шести сторон, отовсюду. Помощь обязательно придёт, но к тому времени город утонет в крови. А «землемеры» испарятся, рассосутся – по оврагам да лощинам до Полуденного перевала, и – ищи ветра…

Вольховский молчал, даже дышать перестал.

– Понимаешь, капитан, я уже видел это – там, за холмами, всего два года назад. После такого удара город уже не возрождается. Кто-то уедет сразу, а те, кто останется, как овцы собьются в анклав размером в два-три квартала, обмотаются колючей проволокой и будут тупо коротать дни без цели и смысла, кормясь из Красного Креста. Страх превращает человека в животное, капитан.