– Тебе плохо?

– Уже лучше. Иди и жди меня в ВИПе. Через минуту я буду.

– Может, тебе нужна помощь?

– Иди! – рявкнул он, упираясь рукой в стекло.

На мгновение Лиза остолбенела, потом погладила его по вспотевшему лбу и, старательно имитируя беспечность, сказала:

– Хорошо, милый. У нас есть еще пятнадцать минут.

Охваченная беспокойством, Лиза вышла. С минуту он стоял, пытаясь удержать себя в кулаке. Внезапно его охватил тяжелый кашель, скрутив, как туберкулезника. Когда вновь зазвонил телефон, от неожиданности он уронил трубку на пол. Телефон продолжал звонить. Глеб поднял трубку.

– Да, – почти прошептал он.

На другом конце стоял непонятный грохот, сквозь который пробился голос Кристины:

– Глеб! Ты?

– Да, – сказал он громче и опять закашлялся.

– Слава богу, я дозвонилась! Где ты?

– Далеко.

– Что? Я не слышу! Здесь такой шум!

– За городом.

– Алло! Хоть ты меня слышишь?

– Слышу! – почти крикнул он.

– Теперь слышу! Тут что-то страшное!

– Где – тут?

– Что?

– Что за шум?

– Я в переходе! Возле Новых ворот! Такой длинный переход, знаешь?

– Что ты там делаешь?

– Я застряла! Сюда набилось человек сто! С одного конца – пожар, горит что-то, а с другого – стреляют! Столько людей подавило, ужас! Выбраться не можем! И дым! Глеб, где ты?

Глеб выпрямился. Глаза его были пусты.

– Постарайся никуда не вылезать! Слышишь меня? – хрипло крикнул он.

– Да! Да! Слышу! Сейчас слышу!

– Я смогу быть через два-три часа! Сиди там! Никуда не ходи! Понимаешь?

– Да, понимаю!

– Жди!

Он окинул взглядом залитое солнцем летное поле, покрытое невероятно зеленой травой. На минуту задержал дыхание и резко выдохнул.

Под ногами у него мерно плескалось светлое, спокойное море. В небе парили чайки и плыли по горизонту прогулочные теплоходы. Метрах в десяти прямо в воде выстроился квартет из пожилых музыкантов в черных костюмах, с бабочками. Подмигивая и посылая друг другу лучезарные улыбки, они самозабвенно играли на скрипках… Но он больше не слышал их.

Он был спокоен, даже как-то слишком спокоен, отрешен. Его огненного цвета «фольксваген» вот уже час летел с бешеной скоростью по узкому загородному шоссе в направлении Извойска, мимо которого тянулась комфортабельная трасса, ведущая в П-бург. Он мчался в П-бург. Два или три раза машину заносило на вираже, но он не сбрасывал скорость. Его рука равнодушно скользила по коже руля, придерживая его тремя пальцами, не из щегольства, а по привычке к управлению надежным, податливым автомобилем. Дорога еще не просохла от короткого дождя, упавшего с ясного неба, и отчаянно слепила глаза, но он почему-то не надевал темные очки, лежавшие рядом. Казалось, неподвижный взгляд его упорно держится за некий ориентир, но не в зримом удалении, а еще дальше, где нельзя видеть, а можно только знать, что он там есть.

Возле придорожного кафе машина резко остановилась. Он вышел и быстрым шагом направился к кавказцу, суетившемуся в буфете. Заказав кофе, он спросил, есть ли здесь телефон. Буфетчик кивнул на кабину.

Он никак не мог дозвониться: номер срывался на первых двух цифрах, потом механический голос приветливо сообщил, что номер абонента занят или временно недоступен. В развевающейся легкой куртке он кинулся к машине, забыв о своем заказе. «Эй!» – растерянно крикнул кавказец, но машина уже сорвалась с места.

Встречные авто проносились мимо, как пули. Кто-то сигналил, кто-то мигал фарами, предупреждая, что впереди пост ГАИ. Твердым движением он вынул из кармана сигарету, длинную и тонкую, какие курят женщины, задумчиво понюхал ее и сунул в рот. Впереди истерическими прыжками дорогу пересек заяц. Он проводил его быстрым, равнодушным взглядом и добавил газа. До Извойска оставалось пять километров. Ветер клокотал в приоткрытом окне, заглушая радио. Он усилил звук в приемнике. По радио крутили «Болеро».

Издалека было видно, что небо над городом затянуто серым дымом. Вечерело. По мере приближения к границе города встречный поток становился гуще, плотнее, медленнее, расползался на соседние ряды, так что километров за двадцать до кольцевой автострады «фольксваген» Глеба вынужден был пробираться по единственной более-менее свободной крайней правой полосе, непрестанно гудя и рискуя скатиться в кювет. Глеб заметил, что вместо милиционеров на постах ГАИ стояли бэтэ эры с солдатами на броне. Из проезжающих мимо «жигулей» крикнули, чтобы он поворачивал оглобли, поскольку в городе идет настоящая война.

То там, то тут старые машины не выдерживали жары и замирали с кипящими радиаторами, как камни в реке, усиливая неразбериху и практически парализуя движение. Мат и проклятия сливались с рокотом сотен двигателей. В грязных болотцах вдоль трассы, испуская истошный рев, барахтались внедорожники. Выхлопные газы и пыль вынуждали закрывать окна и плавиться от духоты внутри собственных автомобилей. Старики умирали в салонах, не в силах вырваться наружу, поскольку в потоке ползущих впритирку друг к другу машин не было возможности открыть двери. Сверкая тысячами огней, смердя, захлебываясь грохотом и злобой, гигантское неповоротливое чудовище катилось вон из пылающего мегаполиса.

Наконец, Глеб пристроился в хвост оснащенному сиреной и проблесковым маячком внедорожнику, битком набитому омоновцами, и продвигаться стало легче. Во всяком случае, теперь ему не грозили свернуть шею, если он немедленно не съедет в придорожную канаву, чтобы уступить дорогу. Таким образом, прикрытый вооруженными до зубов спецназовцами, он беспрепятственно вполз в город и проехал довольно далеко, пока внедорожник не повернул к группе военных, разместившихся на детской площадке. Дальше пришлось ехать без эскорта.

Улицы пригорода являли собой странное зрелище: что-то роковое, гибельное буквально витало в воздухе. Одинокие пешеходы с сосредоточенными лицами, торопливо пересекающие пустынные проспекты; растерянные мужчины, вполголоса гадающие, что произойдет в ближайшие часы; насмерть перепуганные женщины; какие-то темные люди, одетые почти маскарадно – кто в кирзовых сапогах поверх брюк, кто в камуфляже, кто в офицерской фуражке и джинсах, с «калашниковым» через плечо; тихушно свирепая давка в немногих работающих еще частных продуктовых лавках; легкий бег закупоренных бэтээров; поваленные рекламные щиты; как будто из-под земли выросшие горы мусора повсюду; мертвые фонари, смутный гул вдали и зарево над крышами мертвых домов – все указывало на близость смертельной опасности, спасение от которой – случай; все говорило о зыбкой, томительной, как зубная боль, неопределенности, в которую стремительно погрузилась привычная жизнь огромного города.