На подъезде ко второму транспортному кольцу Глеба остановили. Дорога была перекрыта выстроившимися поперек фурами. Откуда-то тянулся едкий коричневый дым. К Глебу, тяжело хромая, подошел пожилой капитан. Лицо его было испачкано сажей. Возле уха запеклась кровь.

– Куда спешим? – крикнул он сорванным голосом. – Документы.

Глеб протянул права и процедил:

– Что, дальше ходу нет?

– А тебе надо? – недоверчиво поинтересовался капитан.

– Надо.

– Тогда пешком иди, раз жизнь не дорога. – Он махнул рукой в сторону центра и проворчал: – Приказа не пускать не было.

Глеб отогнал машину на обочину, запер ее и направился к фурам. Капитан молча наблюдал за ним, присев на капот своих «жигулей». Когда Глеб огибал уже кабину рефрижератора, он просипел ему вслед:

– Во дворы не ходи. Держись стен. – Он закашлялся. – И куртку сбрось! Она у тебя светлая.

Сумерки сгущались. Настал тот короткий сиреневый час, который французы называют между волком и собакой . Глеб вновь набрал номер Кристины. Номер по-прежнему был заблокирован. Тогда он побежал.

Улицы, как ни странно, были переполнены возбужденными, озлобленными, испуганными людьми. В их хаотичных перемещениях – группами, поодиночке, бегом – замечалась какая-то пьяная растерянность перед случившимся, которая, словно черная дыра, втягивала всех и каждого в тревожную неизвестность. Некоторые были вооружены, преимущественно автоматами, видимо отобранными у военных. При этом попадались куда-то спешащие, густо бряцающие амуницией милицейские подразделения: на них старались не обращать внимания. Окна и стены многих домов были измазаны черной копотью. Посреди улицы из пробитого водопровода бил фонтан кипятка. Стояла ужасная жара, но окна по большей части были закрыты и плотно зашторены. Там и тут откуда-то доносились сухие щелчки выстрелов. Хищные глаза мародеров выискивали незапертые подъезды в домах побогаче. Возле магазинов толпились жители, они вычищали все, что было в наличии, ругались, дрались. Набитые сумки тащили домой, явно опасаясь не донести, поскольку шайки подростков становились все наглее. Телевизоры выставляли прямо на тротуары, люди окружали их и спорили. Удивительно, но на центральных улицах работали кафе, рестораны, и в них сейчас спокойно ужинали те, кто готов был оплачивать астрономические счета за пустяковые, в сущности, удовольствия.

Глеб лихорадочно лавировал в толпе, кого-то задевал, валил с ног, получая в спину тычки и угрозы. Голый по пояс парень с избитым лицом крикнул кому-то, размахивая пистолетом ТТ: «Здесь он, точно, на крыше! Давай в этот подъезд!» Несколько человек ринулись следом за ним. «Снайпера нашли, – прокомментировал интеллигентного вида старик в очках. – Отойди, щас сбросят».

Увидев впереди забитую ревущим народом площадь, Глеб решил обойти ее дворами и нырнул под арку. Выскочив во двор, он вдруг замер на месте, точно споткнулся, вперив ошарашенный взгляд в кучу лежавших прямо посредине автомобильной стоянки людей. Он не сразу осознал, что люди мертвы. В синем свете одинокого фонаря, будто списанная со средневековых фресок, возвышалась мешанина из окоченевших рук, вывернутых грудей, разбитых голов, выломанных коленей. Трупов было много. Он никогда не видел так много трупов. Кроме собак, которые, поджав хвосты, трусливо суетились вокруг, в груде человеческой плоти неспешно хлопотали темные людские фигуры, похожие на зловещих чумных докторов. За спиной, усиленные микрофонами, кричали что-то ликующие голоса. А здесь царило какое-то удивительное спокойствие.

Толстый тип в майке-алкоголичке, задыхаясь от жары, с деловым видом стаскивал с молодого мертвеца джинсы, вместе с трусами, как вдруг заметил оцепеневшего Глеба. Выпучив глаза, толстяк отбросил в сторону трусы и угрюмо направился к нему, оглаживая добычу.

– Ты кто? – ухнул он, приблизившись. От него резко несло свежим перегаром и потом.

Глеб не ответил. Оглядевшись вокруг, толстый вытер пятерню о бабьи груди, сунул ее под брюхо, вытащил оттуда пистолет Макарова и ткнул дулом в бок Глебу.

– На колени вставай, – сказал он бесцветно.

Глеб послушно присел.

– Гля, мужики!.. – повернулся толстый к товарищам.

В ту же секунду Глеб подцепил с асфальта кривой железный прут, в глаза брызнула лютая ненависть, и со всей силы, с каким-то даже наслаждением он обрушил его на голову толстому. Пистолет, звякнув, упал к ногам. Толстый потянулся к голове, сипло вдохнул и беззвучным кулем осел наземь. Глеб кинулся через двор к ближайшей арке. Вслед прогремели выстрелы. Пули впились в штукатурку, искря, чиркнули по камням. Он пожалел, что не прихватил пистолет толстого.

Стараясь избегать открытые, переполненные народом пространства, Глеб несся переулками, нырял в проходные дворы, выскакивая на широкие улицы лишь по необходимости. Еще в двух дворах увидел сваленные в кучу трупы. Откуда? В мозгу крепко застрял образ молодого мертвеца в носках, с обнаженными гениталиями.

От едкого дыма слезились глаза. Можно было подумать, что горит весь город. На самом деле шквально полыхали несколько административных зданий и несколько разграбленных частных квартир. Даже при желании к ним бы не пробились пожарные расчеты. Этого огня хватало, чтобы в наступившей темноте улицы были подсвеченными. Продираясь через толпы, сбивая встречных, он рвался к Новым воротам, до которых было уже рукой подать.

Из горящего окна с оглушительным хлопком вылетели искры, окрасив все вокруг багровым светом. Тени резко сдвинулись. Прямо перед ним к стене прижалась женщина с двумя перепачканными сажей детьми. Они с ужасом смотрели на него. Не понимая этого ужаса, он поднял руки, чтобы успокоить их, и лишь тогда заметил, что по-прежнему сжимает железный прут, к рифленке которого прилипли волосы. Глеб с отвращением отбросил его и побежал дальше.

Теперь бег его сделался тяжелым, легкие жгло изнутри, он задыхался. От стен домов, от орущих толп, от пожарищ исходил такой жар, что казалось, будто предметы сами плывут за своими пляшущими тенями. Из распотрошенного винного магазина какие-то наряженные казаками громилы тащили ящики с водкой в сторону церкви, возле которой стояли четыре бэтээра, облепленные пьяными бунтарями и такими же пьяными солдатами. Солдаты явно не понимали, с кем они, за кого, зачем, поэтому благодарно принимали любые знаки уважения. Чуть дальше переметнувшиеся к бунтовщикам милиционеры пытались организовать хотя бы взвод из добровольцев, чтобы грамотно начать осаду правительственных объектов, пока не перешедших в руки безголовой толпы. Еще дальше всеми восемью колесами пылал перевернутый неведомой силой бэтээр, но интерес к нему давно уже был потерян. Ядовитая вонь горящей резины дурила головы почище алкоголя. Мостовая была усеяна пустыми бутылками, обувью, тряпками из модных бутиков, мелким палаточным товаром, книгами – и невероятным количеством выдранных отовсюду камней и булыжников.

По площади в ужасе от потери хозяина метался, визжа, породистый лабрадор с обгоревшей спиной.

Глеб поскользнулся и упал на какой-то ящик, раздавив его в щепки. Ему помогли подняться. Кто-то сунул платок, чтобы промокнуть ссадину на щеке. Плохо соображая, Глеб взял платок, протер им мокрый лоб, затем вернул и, шатаясь, побежал к Новым воротам, квадригу на которых уже различал поверх голов. Ему пришлось продираться через площадь.