Но Илья уже никак не отреагировал, а просто вышел изкомнаты. Затем громко хлопнула входная дверь и послышался звук отъезжающей содвора машины. У меня уже не было сил плакать, да и не было слез. Через полчасако мне в комнату заглянула домработница, отчиталась по поводу того, что онаварит куриный бульон, положила на кровать чистую ночную рубашку и сказала, чток дому подъехала Наталья, которую мне, честно говоря, не очень-то хотелосьсейчас видеть — настолько мне было паршиво.

Войдя в комнату, Наталья тут же распахнула плотные шторы изапустила в нее солнечный свет.

— Зачем ты это сделала? — спросила я недовольнымголосом. — У меня и так глаза болят.

— У тебя здесь как в склепе. Когда я зашла, я дажеподумала, что оказалась в комнате с покойником.

Даже запах какой-то странный.

— Запах?

— Ну да, — Наталья театрально повела носом.

— Наверно, пахнет одеколоном Ильи.

— Да нет. Какой-то тухлятиной несет. Он что, поменялодеколон?

— Нет. Одеколон у него тот же.

— Быть может, ему Варвара посоветовала сменить запах?Похоже на то. Видимо, у нее экзотический вкус.

— Дело не в одеколоне.

— А что?

— Комната давно не проветривалась.

— Теперь понятно. Светка, это, наверно, ты протухла.

— Что?

— Я говорю, что ты протухла. Точно-точно! У тебя дажевид соответствующий. Ты протухла, и от тебя сбежал муж.

Впервые за несколько дней я улыбнулась, несмотря на то что вмоих глазах стояли слезы.

— Наташка, прекрати хоть ты издеваться!

— Он был дома?

— Был.

— И как?

— Никак.

Сделав несколько кругов по комнате, Наталья ударила поподоконнику кулаком и злобно произнесла:

— Я специально так рано встала, чтобы этого гада домазастать, но не успела! Когда он теперь появится?

— Не знаю. Вчера он пришел первый раз за десять дней.Он избегает прямых вопросов и разговоров.

— Что ж за чертовщина такая? У меня никак жизнь нескладывается, так я хоть за тебя радовалась.

Сама себя всегда успокаивала, что хоть ты у меня устроена,живешь в любви и согласии. Как так получилось, что он опять с Варварой крутитьначал? Где ты недоглядела?

— Не знаю, — ответила я крайне устало. — Ятолько одного не пойму: почему Илья тогда на мне женился, а не на ней?

— И понимать тут нечего. Потому что кобели они все!Получается, что, если мужик твой, нужно сажать его на цепь, и баста. Толькоесли его на цепь посадишь, кто ж тогда работать-то будет? Ведь и этот кобельсовершенно добровольно надел ошейник в виде штампа в паспорте, а затем такиекренделя отмачивать начал! Кстати, Светка, ты здесь прописана?

— Нет, — покачала я головой.

— Почему?

— Да Илья не предлагал как-то.

— Тут не предлагать, тут действовать надо!

— Я в своей квартире прописана.

— Надо было и здесь подстраховаться. Ладно, ерунда.Тебе, как жене, все равно половину имущества оттяпать можно.

— Света, о чем ты говоришь?

— О том, что головой думать нужно. С голой задницей тыот него не уйдешь. Это я тебе обещаю. Не на ту нарвался!

— Наталья, у меня очень высокая температура. Я всягорю. Пожалуйста, избавь меня от всех этих разговоров.

Немного обиженная Наташка поменяла мне постель, покормиламеня бульоном, вызвала врача и дождалась его. Услышав, что у меня очень сильнаяангина, она тут же сходила в аптеку.

— Ничего, пара дней, и ты встанешь на ноги, —успокаивала меня подруга. — Выйдешь на работу в свою туристическую фирму,начнешь общаться с другими мужчинами. Будешь красиво одеваться, приведешь своювнешность в порядок, и никто даже не заподозрит тебя в том, что ты глубоконесчастна.

После Наташкиного отъезда я поняла, что ждать Илью поменьшей мере бессмысленно, и закрыла глаза. Я вдруг поймала себя на мысли отом, что если меня предал Илья, то на свете больше нет человека, который быменя по-настоящему полюбил, жалел, понимал и сделал меня счастливой. А самоеглавное — никогда бы мне не изменял, не делал больно и не оставлял бы мне вобмен на мою любовь неисполнившиеся надежды. Я твердо знала: такой человек —только я сама и другого такого нет. Я ничего не жду от людей. Я все могу датьсебе сама и быть сама с собой честной. Я твердо знала, что если у меня найдутсясилы для того, чтобы жить дальше, то в этой жизни я буду разумной эгоисткой,которая добровольно отреклась от других и от того, что люди называют глубокимичувствами. Уж если я и буду кого-то любить, то только саму себя. Любить себятоже непросто, потому что роман с собой — это довольно трудный и очень дажетернистый путь. Ты уже не ревнуешь, потому что ты у себя одна, но на сменуревности приходит зависть, а с ней очень сложно бороться, потому что если явыберу этот путь, то мне придется жить в вакууме одиночества. И все же любовь ксебе намного надежнее, чем любовь к мужчине. А самое главное — она безопаснее.

Несмотря на душераздирающую внутреннюю боль, котораяисходила из самого сердца, я успокаивала себя тем, что жизнь не прошластороной, потому что я познала самое главное — любовь.

Пусть жестокую, злую, несправедливую, но все же любовь.

Когда я открыла глаза, на улице уже была глубокая ночь.Наташка уехала, но так и не закрыла плотные шторы. От различных лекарств головамоя была тяжелой Особенно сильно стучало в висках. Посмотрев на часы, яувидела, что уже полтретьего ночи.

Стоящий на столике графин был пуст. Сегодня я выпила всюводу, слишком сильный был жар. Встав с кровати, я посмотрела на теплые вязаныеноски, которые притащила мне Натка, и улыбнулась. Они были немного смешные, ноочень удобные. Подойдя к зеркалу, я взглянула на свое болезненное отражение,которое было больше похоже на тень, и произнесла:

— Сильные женщины тоже ломаются. Несмотря на то что уних мужская сила, у них женская психика.

Это нормально, и это иногда случается.