и завалился спать. Проснувшись, снова потянулся за бутылкой, но я мягко отвела его руку, обняла, целуя в шёлковую макушку.

– Ну, что ты… Это же не света конец.

На самом деле отчаяние Дона, по моему мнению, было моментом положительным: прежде всего именно недовольство собой заставляет нас двигаться вперёд. Но говорить мужу об этом глупо. Сейчас он нуждался в помощи и схватился за мою талию, как утопающий за спасительный поплавок.

От постоянного напряжения, от жгучего желания преуспеть Дон вообще воспринимал жизнь трагически. Любое несовпадение, нарушение заведенного порядка, разбитая чашка казались катастрофой. Тем более неудачное выступление. Оно вызвало бурю эмоций, уходящих в глубину незаживающей раны.

– Дело не в квартете. Я солист по натуре, поэтому переживаю рядовую неудачу как оскорбление. Мне не дают играть, что хочу и где хочу, пока нет звенящего имени, а успеха нельзя достичь, не пользуясь безусловной свободой. Замкнутый круг.

– Всё получится, дай ещё немного времени. Тебя любит Создатель, публика, признает и начальство. Главное, ты знаешь, чего хочешь, и сделал выбор. Положись на провидение.

– Провидение! Глупость. Ты сама-то в это веришь? Если всё предопределено, наши усилия бесцельны. Может, оттого и живём погано. Когда результат известен заранее, зачем насиловать мозг, рвать душу, пить собственную кровь?

Я не сдержалась:

– По-моему, ты больше пьёшь мою, утешая самолюбие на стороне.

– Как всегда, только о себе! Промысел божий противостоит воле, но в человеке нет более ярой страсти, чем стремление к независимости. Случайные женщины дают ощущение свободы, без чего легко превратиться в раба обстоятельств.

Меня чуть удар не хватил. Где огород, а где дядька! Ну, и ловкач. Или не знает ответа, или безотчётно сам себя обманывает. Жизнь ведь можно и обмануть, это смерть не обманешь. И опять эта пресловутая свобода, которая рядом не лежала. Настоящую свободу даёт только смерть. Неужели он этого не знает?

Я разозлилась:

– Свобода изменять жене поддерживает творческое состояние? По-моему, это называется половой распущенностью.

– Не понимаешь, – вздохнул Дон и добавил вполне миролюбиво: – Не начинай сначала и не зли меня.

Трудно постигнуть чувства человека, который путается в сетях собственного таланта, пытаясь найти верный выход. Возможно, он прятал в женщин свой страх перед необъяснимой, неуправляемой, невероятной силой музыки.

Но случая съязвить я не упустила:

– Ну, да, а твои любовницы тебя понимают.

– Нет, конечно. Но для них я – бог.

Самое грустное, что для меня он тоже был богом.

31 августа.

Вспоминая то сжатое до предела время, я удивляюсь, как круто меняет русло река жизни. Наивная и избалованная девочка превратилась в агрессивную женщину, готовую грудью защищать своё достояние. По гороскопу я скорпион, а значит строптива и не склонна подчиняться чужому диктату. Муж мне попался с избытком тестостерона, но мои собственные мятежные гены сопротивлялись тирании, и я бодалась до последнего.

Архипова права: Дон – незаурядная личность, но каково это – ежедневно заново узнавать, что природа обделила тебя талантом. Кто может выдержать такое унижение? Я хотела с ним сравняться, без веских на то оснований, но хотела. Искренне желала мужу успеха, а когда победа обозначилась, начала тяготиться его превосходством. Жажда доказать собственную состоятельность била из меня фонтаном. Эту энергию требовалось срочно перенаправить, и я решила устроиться на работу, тем более домашние обязанности никогда меня не привлекали – профессия литературного редактора, как записано в дипломе, приятнее, чем роль няньки и кухарки. Интересное занятие послужит на пользу интеллекту, обеспечит собственный круг общения и покажет мужу, что я тоже чего-то стою.

Видимо, у членов комиссии по распределению – тогда вузы имели такую государственную функцию – папина фамилия вызвала верноподданнический порыв, и меня направили на огромный, как монстр, комбинат, выпускающий миллионными тиражами общественно-политическую хрень, начиная от собрания сочинений основоположников до плакатов, прославляющих советский строй. Помешанная на беллетристике, я была в отчаянии. Это второй случай, когда отец, сдавшись на слёзные просьбы, через «нехочу» согласился хлопотать, и – о, радость! – мне открылись двери издательства художественной литературы. «С улицы» сюда никого не брали, тем более без опыта, но меня главный редактор – персона для сотрудников почти священная – удостоил личного знакомства.

Невысокий человечек в сером костюме, с чисто выбритым лицом бурундука, небрежно разыграв удовольствие от встречи, протянул руку, не вставая с кресла:

– Иван Алексеевич. Простое русское имя, поэтому все путают.

– Я не спутаю. Так звали Бунина.

Главред поднял подбритые бровки, приязненно на меня посмотрел и определил в один из отделов самого крупного подразделения – современной советской прозы. О большем и мечтать нельзя.

Заведующему отделом – громиле с жесткими рыжими усами, тайно прозванному подчинёнными Котом, я понравилась. Все знали его слабость к красивым женщинам, и с ухмылкой наблюдали за развитием событий. Сделав пару неудачных заходов, Кот отстал, но сохранил ко мне нежное отношение.

По понедельникам, с утра, он проводил «летучки». Почему бы не во вторник? После выходных, когда выспаться, как правило, не удавалось, рабочий настрой возвращался со скрипом. Кот тоже зевал и с остервенением чесал бороду. Закончив это увлекательное занятие, он начинал ковырять скрепкой в ухе. Процесс меня занимал: я всё ждала и не могла дождаться, когда он заорёт, проткнув барабанную перепонку. Однако лучше не отвлекаться: несмотря на нелепые привычки, многоопытный начальник слушал отчёты внимательно, жёстко отмечал ошибки, в особых случаях матерясь, как бывалый боцман.

Поначалу мне поручали в основном молодых авторов, с которыми много возни, зато мало компромиссов и обоюдных обид. Правда, однажды на меня пожаловался горячий даргинец, которому я вернула рукопись с замечаниями. Например, против словосочетания «горные народы…» на полях стояло: Горными бывают козлы, а народы – горскими. Кот вызвал меня в кабинет, подмигнул и пожурил: к национальным кадрам нужен особый подход.

Через пару лет я освоила тонкости ремесла, заслужив право иметь дело с известными писателями. Вдохновляло присутствие талантливых людей, устремления которых мне понятны, я упивалась большими умами, блестящими стилями, нетрадиционными взглядами, привыкая к тому, что литературный язык живёт собственной жизнью, не всегда предсказуем, имеет право создавать новые формы и даже менять грамматику.

Как и все редакторы издательства, работала я в основном дома, хозяйство мне помогала вести домработница родителей, которую Крокодилица присылала днём, но времени всё равно катастрофически не хватало. Между тем Дон не терпел одиночества. Если я не пойду с ним в кино, филармонию, нотный магазин или библиотеку, он найдёт попутчика или попутчицу. Естественно, полагается присутствовать на концертах мужа. Очень скоро стало ясно, что Федя в этот график не укладывается. Муж по-прежнему оставался для меня главным.