Однажды вечером, когда Лера мыла после семейного ужина посуду, мать присела рядом с ней, выпила немного вина — и ее снова потянуло на разговоры. Она принялась поучать дочь:

— Вот я в твоем возрасте была уже гораздо мудрее. Не говоря о том, что у меня уже ты на руках была! Я же, в отличие от тебя, в двадцать лет уже матерью стала и всю ответственность за семью на себя приняла! Ты что думаешь, у меня страстей в жизни не было?

Лера едва не выронила тарелку и, обернувшись, с глубоким изумлением посмотрела на мать. Она и страсти? Несовместимо! А та сидела, раскрасневшаяся, подперев руками крутые бока.

— У тебя в жизни были страсти?

— Конечно, были, а как же! Только проку с них никакого, один вред. За мной столько ребят ухаживало по молодости, я же девка видная была, не то что ты, спирохета бледная! Был один парень, Руслан, такой высокий, яркий брюнет, загляденье просто. А как он пел, на гитаре играл! Все заслушивались. А глаза какие были — черные, влажные! Он этими глазами очаровывал всех вокруг просто. Он мне очень нравился, и я ему тоже. На свидания с ним за реку каждый день бегала. Но мне мать моя, Аграфена Степановна, царствие небесное, что сказала. Посмотри на него, доча! Он же ненашенских кровей да еще и красавчик. Беды с ним потом не оберешься. И родственники у него, по слухам, мусульмане все были, нехристи. Хотя он готов был на что угодно для меня. Даже имя изменить и с родственниками порвать. Очень не хотелось мне его бросать, но умом понимаю, что ничего другого не оставалось. Так ты представь, он потом после моего замужества еще четыре года за мной бегал, умолял вернуться, уже ты большенькая была… Возьмет тебя на ручки и смотрит печально так. Знаешь, как сердечко-то вздрагивало? Но я рассудила, что ничего хорошего у нас с ним не выйдет. Одна беда от таких мужчин. А отец твой был тогда скромный химик на предприятии. Глаз на меня сам никогда не подымал. Такой весь строгий, с серыми глазами и ранней лысинкой. Он куда надежней показался и мне, и матушке моей. У него тоже была какая-то там любовь в жизни, девушка его бросила, что ли. Как будто он мечтал в Ленинград уехать дальше учиться, и место ему там какое-то хорошее обещали, но все кувырком пошло. Он остался здесь, и все на работе знали про его надежность, трудолюбие и порядочность. Мы стали общаться понемногу, гулять, а потом дело и до предложения дошло… Я сделала его сама, а отец твой и не возражал. Ни минуты не жалею, что замуж за него вышла. Все у нас как у людей. А Руслан потом пропал где-то, перестал появляться. Говорят, ушел в горы и разбился, нечаянно упал со скалы… Снился он мне такой печальный. Не знаю, что там на самом деле вышло, своенравный он был парень, с характером. Когда узнала о его смерти, две недели плакала. А потом все прошло. Кто он мне был? Чужой ведь человек. А так все в порядке. Муж не идеальный, но порядочный, дети растут, трое. В первую очередь женщина должна думать о семье, о детях, а не о какой-то там страсти! Ее и подавить спокойно можно. Ну ладно, что это я! Хватит прошлое ворошить, — встрепенулась мать, — пусть это тебе будет хорошим уроком! Не ты первая… Нечего на мужиков рот разевать, ищи мужа, рожай, чтобы все наконец нормально было. Хватит меня позорить. У всех твоих одноклассниц уже мужья и дети. А какой пример младшим подаешь? Ты о них-то подумай!

На следующий день Лера уехала обратно в Москву. Находиться дома дольше не было никаких сил. Прощаясь на пороге, отец, как всегда, неловко поцеловал дочь в щеку и быстро прошептал на ухо:

— Не слушай никого. Делай, как тебе надо. Ты у меня умница.

После ухода Леры с работы в приемной незамедлительно произошли серьезные перестановки. Леночка, по рекомендации Свенцицкой, добилась того, чтобы рабочий стол и кресло Леры вообще были вынесены из кабинета. Все вернулось в прежнее русло: при входе в приемную восседала Леночка, которая, советуясь с Петриным и Гвоздюком, решала, кого лично допустить до Станислава Георгиевича, а кого — нет.

Вознесенский между тем был совершенно раздавлен тем, что узнал от своих сотрудников про Леру. Какой он был наивный дурак! Его внутренний голос злорадствовал. Взрослый мужик, руководитель крупной компании, а так попал, как мальчишка! Нельзя было верить этой девчонке, которая только и мечтала вытянуть из него деньги и продать его конкурентам! Кошмар. На этом фоне даже совместная жизнь со Свенцицкой казалась куда меньшим злом.

Станислав по-своему пытался отблагодарить Ирену за помощь в решении своей проблемы. На день рождения, по ее настоятельной просьбе, он подарил ей машину — новенький серебристый «порше-каррера», который разгонялся с места до сотни километров менее чем за пять секунд. По его мнению, это была глупая прихоть: как по Москве можно ездить на «порше», когда средняя скорость движения по центру в рабочий день километров тридцать в час, а то и меньше. Да и дороги, прямо скажем, не располагают к гонкам. Но Свенцицкая была в восторге — она обожала скорость и спортивные машины. Постепенно она заново освоилась с движением в Москве и начала ездить по городу сначала осторожно, потом все увереннее. Ее победа позволяла ей диктовать условия, которые Вознесенский вынужден был соблюдать.

Но эйфория Ирены длилась недолго: Станислав ходил мрачный и раздраженный, постоянно плохо себя чувствовал, находил любые причины, чтобы не бывать дома. Она вынуждена была нанять человека из команды Гвоздюка, чтобы следить за ним, опасаясь рецидива в виде очередной Леры или чего похуже. Сексуальная жизнь тоже разлаживалась. Вознесенский жаловался на усталость, напряжение, стрессы и предпочитал засыпать до того, как она к нему присоединялась. Ирена надеялась, что давно запланированная поездка на Антиб пойдет на пользу их отношениям. Там Вознесенский придет в себя, отдохнет, и снова заживут они, как будто не было никакой Леры — все только сон, который, к счастью, наконец закончился.

Они улетели из Москвы на две недели, мечтая втайне забыть о том кошмаре, который ежедневно преследовал каждого из них по отдельности. Вознесенский старался убедить себя в том, что именно Ирена и является в конечном счете женщиной всей его жизни, и нечего искать добра от добра. Она не бросила его ни в одной из сложных жизненных коллизий, не предала, не ушла ни к кому другому, хотя возможности были. Это он, кобель, загулял с какой-то девчонкой, которая на поверку оказалась настоящей стервой. Выставил себя перед всеми на посмешище. Что же, сам виноват! Но, помимо воли, в памяти постоянно всплывало Лерино лицо. Теперь ему часто снились ее глаза и как она смотрела на него тогда, когда он входил в приемную… И он стонал во сне, просыпался в холодном поту. А раздраженная Свенцицкая наливала ему и себе снотворного и ворчала:

— Вот, как она тебя приворожила — все забыть не можешь!

Вознесенский клял себя, пил, чтобы забыться, но ничего не помогало. Мысли о Лере становились все сильнее с каждым днем, навязчиво преследовали его.

Попытки забыться на курорте во Франции не приносили облегчения. Однажды вечером Ирена сидела на балконе шикарного двухкомнатного люкса и готовилась к вечернему походу в ресторан. Перед ней на столике была разложена дорогая косметика. Вознесенский между тем нервно ходил по комнате туда-сюда, периодически прикладываясь к бутылке. Это просто выводило Ирену из себя.