– Поручаю себя их и вашим молитвам, – в другой раз поднимаясь, проговорил граф Рапт. – Считайте, что приход ваш.

Братья совершили тот же маневр, к которому уже раз прибегли.

Они подошли к двери в сопровождении кандидата, считавшего своим долгом их проводить, как вдруг аббат снова остановился.

– Кстати, я совсем забыл, ваше сиятельство… – начал он.

– Что такое, господин аббат?

– Недавно в моем приходе Сен-Манде, – продолжал аббат с сокрушенным видом, – умер один из самых почтенных, достойных уважения всех верующих французов, милосердный человек и истинный христианин; имя его, несомненно, дошло и до вас.

– Как же его зовут? – спросил граф, тщетно пытаясь понять, куда клонит аббат и какую новую дань придется ему уплатить.

– Его звали видам15 Гурд он де Сен-Герем.

– Ах да, Сюльпис! Ты совершенно прав! – вмешался Ксавье. – Да, вот уж был истинный христианин!

– Я был бы недостоин жизни, если бы не знал имени этого набожного человека!

– Так вот, – продолжал аббат, – несчастный достойный муж умер, лишив наследства недостойных родственников и завещав Церкви все свое имущество, движимое и недвижимое.

– Ну зачем вспоминать о грустном? – вздохнул Ксавье Букмон и поднес к глазам платок.

– Затем что Церковь – неблагодарная наследница, брат мой.

Задав этот урок признательности своему младшему брату, аббат снова обратился к графу Рапту:

– Он оставил, ваше сиятельство, шесть томов неизданных писем духовного содержания, настоящие наставления для христианина, второе «Подражание Иисусу Христу». Мы должны беспрестанно издавать эти шесть томов. Вы увидите фрагмент этих писем в следующем номере нашего журнала. Я решил, дорогой мой брат во Христе, пойти навстречу вашим пожеланиям и дать вам возможность принять участие в этом благородном деле, а потому включил вас в список избранных и подписал на сорок экземпляров.

– Вы хорошо сделали, господин аббат, – промолвил будущий депутат, до крови закусив от бешенства губы, но продолжая улыбаться.

– Я был в этом уверен! – воскликнул Сюльпис и снова двинулся к двери.

Однако Ксавье продолжал стоять, будто пригвожденный.

– Что это ты делаешь? – спросил его Сюльпис.

– Это я должен тебя спросить, что ты делаешь, – возразил Ксавье.

– Ухожу! Оставляю его сиятельство в покое; мне кажется, мы и так отняли у него достаточно времени.

– Ты уходишь, позабыв о том, ради чего мы, собственно, и пришли.

– Ах, и правда! – кивнул аббат. – Простите, ваше сиятельство… Да, всегда так и бывает: занимаемся мелочами, а о главном-то и забыли.

– Скажи лучше, Сюльпис, что твоя редкая скромность помешала тебе побеспокоить его сиятельство новой просьбой.

– Да, признаться, это правда, – проговорил аббат.

– Он всегда такой, ваше сиятельство, из него слова клещами не вытянешь.

– Говорите! – предложил г-н Рапт. – Раз уж мы собрались, дорогой аббат, лучше обсудить все сразу.

– Если бы не вы, ваше сиятельство, – робко заметил аббат, словно пытаясь победить робость, – я бы ни за что не решился.

Итак, у нас есть школа, основанная мной и братьями в пригороде Сен-Жак. Дело идет трудно. Но мы хотим, невзирая на возрастающие трудности, купить довольно дорогой дом и занять его с первого этажа до четвертого. Однако один фармацевт живет на первом этаже, а также занимает часть полуэтажа16. У него там лаборатория, откуда поднимаются испарения, доносится шум, – все это вредно сказывается на здоровье детей. Мы хотели бы найти достойный способ заставить переехать этого беспокойного жильца. Ведь, как говорится, ваше сиятельство, дело не терпит отлагательств.

– Я в курсе этого дела, господин аббат, – перебил его граф Рапт, – я виделся с фармацевтом.

– Виделись?! – вскричал аббат. – Я же тебе говорил, Ксавье, что это он выходил, когда мы входили!

– А я говорил, что это не он: я был далек от мысли, что ему хватит наглости явиться к господину Рапту.

– Ну, как видите, хватило, – ответил будущий депутат.

– Вам достаточно было на него взглянуть, чтобы понять, с кем вы имеете дело, – заметил аббат.

– Я хороший физиономист, господа, и надеюсь, что отлично его разгадал.

– В таком случае вы не могли не обратить внимания на его развитые крылья носа.

– Да, нос у него и впрямь огромный.

– Это признак дурных страстей.

– Так учит Лаватер.

– По этому признаку сразу определишь опасного человека.

– Еще бы!

– Одного взгляда на него довольно, чтобы понять: этот человек исповедует опаснейшие политические взгляды.

– Да, он вольтерьянец.

– Вольтерьянец – все равно что безбожник.

– Он был жирондистом.

– А жирондист – то же, что цареубийца.

– Ясно одно: он не любит священников.

– Кто не любит священников – не любит Бога, а кто не любит Бога – не любит короля, потому что король получает власть по божественному праву.

– Значит, это точно плохой человек.

– Плохой? – переспросил аббат. – Да это революционер!

– Кровопийца! – поддержал художник. – И мечтает он об одном: разрушить общественный порядок.

– Я так и думал, – обронил г-н Рапт. – Он выглядит слишком невозмутимым – жестокий человек!.. Я очень вам благодарен, господа, что вы дали мне знать о таком человеке.

– Не за что, ваше сиятельство, – молвил Ксавье, – это наш долг.

– Долг каждого честного гражданина, – прибавил Сюльпис.

– Если бы вы могли, господа, представить письменные и неоспоримые доказательства вреда, причиненного этим человеком, можно было бы, вероятно, заставить его исчезнуть, отделаться от него тем или иным способом. Вы можете мне дать такие доказательства?

– Нет ничего проще, – ядовито улыбнулся аббат, – к счастью, все доказательства у нас в руках.

– Все! – подтвердил художник.

Аббат вынул из кармана, как сделал перед тем фармацевт, сложенный вчетверо листок и подал его г-ну Рапту со словами:

– Вот петиция, подписанная самыми известными врачами квартала, доказывающая, что этот отравитель торгует лекарствами, приготовленными не по правилам. Некоторые из его лекарств послужили причиной смерти.

– Дьявольщина! Это уже серьезно! – заметил г-н Рапт. – Дайте мне эту петицию, господа, и поверьте, что я сумею найти ей применение.