новоявленного пророка, некоторые даже отбирали добро у родных и близких — чтобы отдать Лаврентию. Но это было наименьшим злом. Вскоре из-за Лаврентия начали гибнуть молоденькие девицы.

— И тогда я не выдержал, — вздохнул Иннокентий, — и начал негодяя публично обличать. А, надо сказать, у меня был вес в обществе, ко мне прислушивались… Раньше прислушивались. Чем все это закончилось, вы в курсе.

Рассказчик замолчал. Невидящими глазами смотрел он перед собой, а по щекам катились слезы.

— Кажется, я припоминаю… — Саше было жаль, очень жаль этого человека. Она хотела бы его отвлечь, но не знала, как. — Нам рассказывали в Школе, мол, был один-единственный период в Пограничье, когда брат шел войной на брата. После этого выжившие и стали жить единой коммуной. Но нам не называли век…

— И нам не назвали. — На Амвросия было страшно смотреть.

Казалось, дай ему волю, и он сей же миг отправится в прошлое, покарает негодяя! А там — хоть трава не расти! Видя это, Звеновой поспешил направить разговор в более конструктивное русло. Им ведь надо было не крушить все и вся, а решить поставленную задачу.

— А что Лаврентий? — почти спокойным тоном осведомился Звеновой. — Куда он делся после твоей смерти, не знаешь?

— Знаю, но далеко не все, — вздохнул Иннокентий. — Точно мне известно только то, о чем рассказал сводный брат Кондрат, во время одно из своих недавних визитов. Так вот, Лавр снова объявился в его времени, в первом веке до нашей эры. Разыскал его, своего сына…

— И зачем?

— Поквитаться хотел, — как само собой разумеющееся, ответил рассказчик. — Но не смог. Руки были коротки. Кондрат, он знаешь, какой силы колдун? Куда Лавру до него!

При этих словах парни многозначительно переглянулись. Неизвестно, что бы они надумали ответить затворнику, если бы не характерный звук объекта, с огромной скоростью приближающегося к ним.

Глава 28, в которой раскрывается природа Лаврентия Петровича

Это был небольшой островок, с пальмой и бунгало под ним, а вовсе не хитроумный летательный аппарат, как уже подумал Звеновой.

— Борис, — спокойно сообщил ученый собеседникам. — Бьюсь об заклад, это Кудрявцев.

— Сумасшедший музыкант, живущий в десятке листов отсюда? — Брови Иннокентия поползли вверх. — Опять он?

— Он не сумасшедший, деда! Просто он… слишком увлеченный. Но смотрите, оазис уже подлетает. Сейчас мы узнаем у Бориса, почему он появился!

А Борис просто не смог покинуть своих нежданных гостей в трудной ситуации и вернулся. Вооружившись смычком от скрипки, спрыгнул он с островка на утес.

— Иннокентий! — заорал что было мочи. — Выходи! Отвечай, что сделал с девицей!

— Говорю же, сумасшедший, — фыркнул Иннокентий. — Ты поосторожнее с такими, как он, Сашка!

Впрочем, очень скоро все выяснилось и утряслось.

Борису достались два последних сырника; кофе он сделал на своем островке сам и сам же доставил по винтовой лестнице — в чашечках тонюсенького фарфора, на подносе — и раздал всем присутствующим:

— Угощайтесь.

— Благодарствую, сосед, — улыбнулся хозяин башни. — Мы продолжим наш разговор, с твоего позволения. Думаю, моя повесть тронет тебя за душу. Речь у нас пойдет о Кондрате и его возлюбленной, Прасковье.

Рассказ о любови юных Кондрата и Прасковьи Борис слушал, не перебивая, и только пальцы шевелились, точно играли на рояле. Саша смотрела за музыкантом украдкой: в том месте, где Лаврентий заманил Прасковью в ловушку, сказав, что Кондрату грозит опасность, а сам столкнул девушку в Бездну, пальцы призрака налились светом и начали двигаться с бешеной скоростью! Причем, с такой, что насторожились все присутствующие. В том числе и псы.

— Как он об этом прознал, Кондрат мне так и не рассказал. — Иннокентий с возрастающим удивлением поглядывал на Бориса. Пальцы музыканта сейчас двигались куда спокойнее, чем всего минуту назад.

— А когда вы с Кондратом познакомились? — А вот Звеновой на призрака не смотрел, он чертил на листе бумаги какие-то формулы.

— Несколько веков тому назад. — Иннокентий подошел, пристально вгляделся в уравнения… — Вот здесь я бы поставил третью степень четырех пи… Потому что именно с площадки перед моей башней Кондрат ринулся в погоню за негодяем.

— Отсюда?.. — ахнула Саша. Она вдруг поняла, почему уступ перед башней ей показался таким знакомым.

Дрожащими руками девушка вытащила из кармана потертое изображение Кондрата над пропастью. Показала «дедушке».

— Да, это Кондрат перед тем самым прыжком. — Иннокентий бросил только один взгляд на рисунок. — Он там долго стоял, ждал особого стечения векторных линий. Потом, помянув имя своей Прасковьи, сиганул.

— Значит, с именем возлюбленной устах… — хмыкнул Звеновой.

— Вот именно, — мрачно кивнула Саша. Вспомнила, что несмотря на увещевания многочисленных родственников, Прасковья пеклась только о Лавруше, и больше ни о ком. — Наша-то яга не помнила Кондрата! В смысле, не смотрела на него влюбленными глазами, отнюдь. Она Лаврентия этого скользкого только и слушалась. Она ведь, деда, в двадцатом веке объявилась. — Тут Саша запнулась… Но потом все-таки вычленила из сумбурных мыслей главное: — Бедный Кондрат!

— Вот как? — вскинул брови Борис.

Отставив кофейную чашку в сторону, он принялся «долбать по клавишам» пальцами уже обеих рук.

— Да уж, внучка… — Отшельник тяжело вздохнул. — Бедный братец! Бездна и не такие шутки с людьми шутить может. Но как эта Прасковья себя вела, не опишешь?

— Как-как, — скривилась девушка. При всем сочувствии к той Прасковье, какой сейчас стала яга, говорить о ней же в недавнем прошлом было противно. — Слушалась она этого Лаврентия, деда! Слушалась беспрекословно!

— В каком, говоришь, внучка, это было веке?

— В двадцатом и двадцать первом, деда. Чем уж ей там Лаврентий мозги запудрил, я не знаю, но в рот она ему смотрела и каждое слово ловила. Может, пообещал, что откроет ей какую тайну мироздания, конечно, но… Но неужто она забыла в Бездне, кем был для нее Кондрат?

— В Бездне все может быть, — грустно и вдохновенно одновременно изрек Борис. Его пальцы выбивали какой-то рваный ритм.

— А вот Кондрат ее помнил, — вздохнул Иннокентий. — Приходил на утес время от времени, стоял — как в тот роковой час. Эх ты, жизнь!..

— Значит так, друзья. — Осмотрев расчувствовавшихся участников беседы, Звеновой понял, что пора напомнить о деле. — Хватит междометий. Теперь, когда мы узнали все, что могли, нам надо думать, в какой сегмент прошлого отправляться.

— А может, — зажглись нехорошим огнем глаза Амвросия, — вычислить, когда Лавр из материнской утробы вылез? Сразу его порешить, пока дел не натворил?

— Нет, — решительно сказал Иннокентий. — Тогда Кондрат на свет не появится. Да и нельзя, чтобы жертва Дарьюшки напрасной была. Лавр ее казнью себе окончательный смертный приговор подписал. Убьем его во младенчестве