ел несколько лет. При этом он на забывал обсуждать создавшееся положение с Николаем.

— Итак, мы вычислили радиус кривизны логарифмической поверхности Римана, мой ученый друг. — Иннокентий снял с уголка губ крошку. Задумчиво посмотрел на нее и сунул в рот. — Учли радианную меру сектора возможной судьбы, неправда ли? Учли. Поэтому… Поэтому, вектор направления развития вероятной реальности указывает на то, что самый большой злодей, встретившийся моей Дарьюшке на ее жизненном пути, должен был встретиться ее новому воплощению Александре и в новой жизни тоже!

— «Самый большой злодей»? — Звенового опередил Амвросий. Глаза янтарного цвета приобрели очертания идеальных кругов. — А его что, можно вычислить математически? Это не антихрист, часом?

— Нет, дружище, — по улыбке Звенового нельзя было понять, что он думает о догмах религий вообще и авраамических, в частности, — это простой человек. Нехороший просто. Сашка, как ты думаешь, кто бы это мог быть?

— Может, те людоеды? — нахмурилась девушка. — Ну, в кафе «Остров»? Крайне неприятные были типы.

— Тех было двое, и они были казнены Бездной одновременно. — Николай отрицательно покачал головой. — А нам нужен один злодей. Думай еще. Может, Федька?

Девушка если и задумалась, то только на несколько секунд.

— Нет, — решительно сказала она. — И не Прасковья, особенно после того, как…

— Какая Прасковья? — перебил Сашу новообретенный дедушка. — Уж не та ли девчушка, о которой все сетовал мой сводный братец Кондрат?

— Постой, деда. Ты сказал, Прасковья и Кондрат?.. — Саша так удивилась, что пропустила «сводного братца» мимо ушей. — А какой Кондрат о Прасковье горевал? Не Марфович ли, часом?

— Да-да, именно он! — даже отложил в сторону сырник Иннокентий. — Кондратий Марфович. Я его повстречал относительно недавно, но у нас с ним была одна мать, Марфа. Это более, чем интересный случай пересечения судеб, но… Но об этом не сейчас. Нам нужно…

— Погоди, деда. Одна мать? У тебя и Кондрата? Вы что, выросли с Кондратом в одно время?

Нет, как выяснилось. Не в одно. Иннокентий родился в третьем веке нашей эры, а Кондрат — еще до Рождества Христова.

— Но мы поговорим об временных казусах чуть позже, внучка. — Отшельник глубоко вздохнул. — Нам сперва с преступником всех времен и народов разобраться надо. Тем самым злодеем, о котором мы упоминали. И, сдается мне, я знаю, кто это может быть. И он связан с Кондратом не просто близкими узами. Он его отец.

— И кто же это?.. — спокойно спросил Звеновой. Слишком, подозрительно спокойно.

— Лавр. — Вид у Иннокентия был такой, как будто он проглотил незрелый лимон, хорошенько его перед этим разжевав. — Запомните, ребята, негодяя всех времен и народов зовут Лавром!

— Значит, Лаврентий! — ахнула Саша. — Конечно же! Это его, отъявленного негодяя, я встретила в этой жизни!

«И хорошо, что он уже казнен», — добавила девушка про себя.

— Похоже, что Лаврентий, Сашка, — кивнул Звеновой. — Гад он отменный, ядреный… А не скажешь, Иннокентий, чем был тот Лавр, — выделил он слово «тот», — так знаменит, что Марфа отказалась признавать его отцом Кондрата? Дала ему отчество «Марфович»?

— Он не просто был знаменит, мой ученый друг. Не просто. Но начну я, пожалуй, не с Кондрата.

Иннокентий глубоко вздохнул, пристально посмотрел на Сашу… и принялся за невеселый рассказ. О том, что именно человек по имени Лавр поджег тот костер, на который взошла Дарьюшка.

По лицу отшельника градом катились слезы. Он их не стеснялся, и, наверное, вообще не замечал. Смотрел сквозь них на Сашу:

— Да, друзья мои. Для меня Лаврентий «знаменит» прежде всего тем, что он сжег Дарьюшку. А за два дня до этого он убил свою прежнюю жену Марфу, мою и Кондрата мать. Правда, этого никто не видел, и доказать я не смог…

— Постой, деда! — Вот теперь Саша запуталась окончательно. Запуталась настолько, что решилась перебить отшельника. — Ты родился в третьем тысячелетии, а Кондрат в первом веке до нашей эры. Так? Так. Но по твоим словам мать Кондрата убил ее муж Лавр. Как же ты смог появиться на свет?

— Терпение, внучка, — Иннокентий тяжело вздохнул. — Скоро ты все поймешь.

— Хорошо, деда, — неуверенно произнесла Саша. Но вопросы придержала. Вслушалась в грустную повесть.

Так выяснилось, что мать Кондрата (а впоследствии и Иннокентия) Марфа была могучей волшебницей, но по юности не очень-то разбиралась в людях. Поэтому влюбилась в речистого человека с очень слабенькими зачатками магии по имени Лавр.

— Всего-то магии в нем было, — с кислой миной рассказывал отшельник, — что речами людей очаровывать, да с пути истинного сбивать. Но разговоры разговаривать он был горазд!.. В общем, вышла за него Марфа. Она была беременна Кондратом, когда Лавр погубил одну юную девчушку, снасильничал. Та еще из-за него в Бездну бросилась. Нет, без троп — прямиков в пламя! Беременная колдунья осерчала и столкнула неблаговерного в Бездну. Чтобы на своей шкуре прочувствовал, так сказать…

— Но, получается, Лавр выжил?!

— Еще как выжил-то, — невесело усмехнулся Иннокентий. — Появился в Пограничье в третьем тысячелетии и снова за свое принялся. Людей водить за нос и пакостить. Там же, по воле Бездны, уже жила Марфа. При рождении Христа, видишь ли, выплеск сильный случился. Вот всех жителей Пограничья и разметало по временам — кого куда. Марфу вынесло в третье тысячелетие, где она и познакомилась с Велимиром, моим будущим отцом. Но речь сейчас не о нем. Так вот, Марфа, к тому времени, как Лавр объявился, уже старенькая была. Правнуки у нее уже были… — Отшельник, повернувшись, пристально посмотрел на Сашу: — Ты, внучка.

Саша молча кивнула. Слова не шли. Слишком все было запутанно. Слишком сложно на первый взгляд. Она потом разложит полученную информацию по полочкам, а пока просто послушает.

— Я был вторым сыном Марфы, — продолжил рассказ Иннокентий. — Мой отец Велимир был хорошим человеком. И дети, и внуки были замечательными. И мама была уважаемой колдуньей. И вообще все люди в Пограничье жили очень ладно. Но потом появился Лавр и начал баламутить народ…

— Вот… слизняк! — не выдержала Саша. — Надо немедленно его найти!

Девушка так резко вскочила с места, что псы тоже взвились на лапы. Но, поняв, что угрозы нет, укоризненно посмотрели на Сашу и улеглись.

— Ох, внучка… Права ты, — вздохнул Иннокентий… — Но ты сядь. Дослушай повесть, а уж после мы постараемся негодяя отыскать.

Отшельник продолжил рассказ.

Лавр или, как он себя начал называть впоследствии, Лаврентий, завел в тупик много доверчивых душ. Люди верили его словам — о равенстве всех перед неким высшим началом, об изначальной червоточине зла и о пути преодоления, который якобы известен только ему. Жители долины забрасывали семьи, батрачили на