придвинувши пимы,

Четыре парня молча ждут,

Когда им помощь подадут… –

Ночь. На кровати летчик спит.

Сестра всю ночь над ним сидит.

Он беспокойный, он такой –

Он может встать. Да что покой?

Как может предписать покой

Тот врач, который в свой черед

С утра дрожащею рукой

Газету в ящике берет?

На старой, милой нам земле

Есть много мужества. Оно

Не в холе, воле и тепле,

Не в колыбели рождено.

Лишь мещанин придумать мог

Мир без страстей и без тревог;

Не только к звукам арф и лир

Мы будем приучать детей.

Мир коммунизма – дерзкий мир

Больших желаний и страстей.

Где пограничные столбы,

Там встанут клены и дубы,

Но яростней, чем до сих пор,

Затеют внуки день за днем

Жестокий спор, упрямый спор

С водой, землею и огнем.

Чтоб все стихии нам взнуздать,

Чтоб все оковы расковать,

Придется холодать, страдать,

Быть может, жизнью рисковать.

На талом льду за тыщу верст,

Где снег колюч и ветер черств,

Четыре наших парня ждут,

Когда им помощь подадут.

Есть в звуке твердых их имен,

В чертах тревожной их судьбы

Начало завтрашних времен,

Прообраз будущей борьбы.

Я вижу: где-то вдалеке,

На льду, на утлом островке,

На стратоплане, на Луне,

В опасности, спиной к спине,

Одежду, хлеб и кров деля,

Горсть земляков подмоги ждет.

И вся союзная земля

К своим на выручку идет.

И на флагштоках всех судов

Плывет вперед сквозь снег и мрак,

Сквозь стаи туч, сквозь горы льдов

Земного шара гордый флаг.

1938

Пять страниц

В ленинградской гостинице,

в той, где сегодня пишу я,

Между шкафом стенным

и гостиничным тусклым трюмо

Я случайно заметил

лежавшую там небольшую

Пачку смятых листов –

позабытое кем-то письмо.

Без конверта и адреса.

Видно, письмо это было

Из числа неотправленных,

тех, что кончать ни к чему.

Я читать его стал.

Било десять. Одиннадцать било.

Я не просто прочел –

я, как путник, прошел то письмо.

Начиналось, как водится,

с года, числа, обращенья;

Видно, тот, кто писал,

машинально начало тянул,

За какую-то книжку

просил у кого-то прощенья…

Пропустив эти строчки,

я дальше в письмо заглянул:

Первая страница

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

Через час с небольшим

уезжаю с полярным экспрессом.

Так мы прочно расстались,

что даже не страшно писать.

Буду я отправлять,

будешь ты получать с интересом,

И знакомым читать,

и в корзинку спокойно бросать.

Что ж такое случилось,

что больше не можем мы вместе?

Где не так мы сказали,

ступили не так и пошли,

И в котором часу,

на каком трижды проклятом месте

Мы ошиблись с тобой

и поправить уже не смогли?

Если б знать это место,

так можно б вернуться, пожалуй,

Но его не найдешь.

Да и не было вовсе его!

В нашей жалобной книге

не будет записано жалоб:

Как ее ни листай,

все равно не прочтешь ничего.

Взять хоть письма мои –

я всегда их боялся до смерти.

Разве можно не жечь,

разве можно держать их в руках?

Как их вновь ни читай,

как их вновь ни сличай и ни мерь ты,

Только новое горе

разыщешь на старых листках.

Ты недавно упрямо

читала их все по порядку.

В первых письмах писалось.

что я без тебя не могу,

В первых письмах моих,

толщиною в большую тетрадку,

Мне казалось – по шпалам,

не выдержав, я побегу.

Все, что думал и знал,

заносил на бумагу сейчас же,

Но на третьей отлучке

(себя я на этом ловлю)

В письмах день ото дня

по-привычному громче и чаще

Повторяется раньше

чуть слышное слово «люблю».

А немного спустя

начинаются письма вторые –

Ежедневная почта

для любящей нашей жены,

Без особенных клякс

и от слез никогда не сырые,

В меру кратки и будничны,

в меру длинны и нежны.

В них не все еще гладко,

и, если на свет посмотреть их,

Там гостила резинка;

но скоро и ей не бывать…

И тогда выступают на сцену

последние, третьи,

Третьи, умные письма, –

их можешь не жечь и не рвать.

Если трезво взглянуть, –

что же, кажется, страшного в этом?

В письмах все хорошо –

я пишу по два раза на дню,

Я к тебе обращаюсь

за помощью и за советом,

Я тобой дорожу,

я тебя безгранично ценю.

Потому что я верю

и знаю тебя все короче,

Потому что ты друг,

потому что чутка и умна…

Одного только нет,

одного не прочтешь между строчек:

Что без всех «потому»

ты мне просто, как воздух, нужна.

Ты по письмам моим

нашу жизнь прочитать захотела.

Ты дочла до конца,

и тебе не терпелось кричать:

Разве нужно ему

отдавать было душу и тело,

Чтобы письма такие

на пятом году получать?

Ты смолчала тогда.

Просто-напросто плача от горя,

По-ребячьи уткнувшись,

на старый диван прилегла,

И рыдала молчком,