Думая о той части письма, в которой он писал о моем поведении, я провела рукой по доскам настила. Я не знала точно, когда он написал это письмо, но в нем говорилось о том, как я поступила с Генри, которого оттолкнула, потому что мы слишком сблизились. Я не позволила Генри помочь мне так, как Уоррен позволил Венди. Теперь я понимала, что, расставшись с Генри, не стала сильнее. Я была слабой и начала бояться.

Я не знала, смогу ли выполнить то, чего хотел от меня отец, смогу ли кому-нибудь открыть сердце. Это был серьезный вопрос, и ответа на него не было. Но я знала, что в какой-то момент благодаря отцу я попробую.

В ту ночь я спала крепко, как еще ни разу тем летом. Я проснулась от солнечного света и пения птиц. Наступил еще один прекрасный день. Но я знала, как быстротечно время. Мне пришло в голову, что чудесные дни не будут длиться бесконечно, и я поняла, что должна сделать.

Встав с кровати, я не стала приводить себя в порядок, а сразу направилась к двери. Генри этим летом уже лицезрел меня и не в таком виде. Но он понимал, что я за человек, даже тогда, когда я изо всех сил пыталась это от него скрыть.

Я все лето встречала Генри в самых неожиданных местах, и теперь было так странно искать его. Но что-то мне подсказывало, что так надо, что после долгих лет бегства от того, что меня страшило, я наконец собираюсь бежать этому навстречу.

Или, по крайней мере, идти. Лес – мне казалось, что я найду Генри именно здесь – не очень подходил для того, чтобы бежать. Я шла уже минут двадцать, стараясь не наступать на прогнившие стволы, когда обогнула куст и увидела его.

Он сидел на земле, прислонившись спиной к дереву, лучи солнца, проникавшие сквозь листву, скользили по его лицу. Он взглянул на меня и поднялся на ноги, прежде чем я успела заговорить.

– Привет, – сказала я и позволила себе посмотреть на него так, как не смотрела со времени нашего расставания. Все было не так, как в начале этого лета, когда я впервые увидела его на пристани и заметила, насколько он привлекателен. На этот раз я увидела в его взгляде доброту.

– Привет, – ответил он, и по удивлению в его голосе я поняла, что он хочет спросить, что я тут делаю.

– Спасибо, что пришел, – поблагодарила я, и он понял, что я имею в виду похороны. – Я тебе очень за это признательна.

– Не надо благодарить, – сказал он и грустно улыбнулся. – Мне твой отец очень нравился. – Я обратила внимание на прошедшее время глагола и не решилась ничего ответить. – И у тебя получилась прекрасная речь. Я тобой гордился, Тейлор.

Я посмотрела на непослушную прядь, упавшую ему на лоб, и мне захотелось откинуть ее и поцеловать его, рассказать, что я чувствовала все это время, хотя до сих пор не позволяла себе признаться в этом.

– Итак, – он засунул руки в карманы, – что ты делаешь в лесу? Заблудилась?

– Нет, – честно ответила я, – не заблудилась. – Я вздохнула и поняла: то, что собираюсь сделать, идет вразрез со всем, что делала до сих пор. Я намеревалась столкнуться лицом к лицу с тем, чего боялась больше всего. Но этого хотел мой отец. И в глубине души я знала, что время для этого пришло.

– Я испугалась, – призналась я. – Но мне не следовало отталкивать тебя.

Генри кивнул и посмотрел себе под ноги. Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь шелестом листьев и отдельными криками птиц. Я знала, что отступать нельзя.

– Интересно, – продолжала я, – как ты отнесешься ко второй попытке? – Я ждала ответа и пыталась представить, что думает Генри. Сердце учащенно билось. Было мучительно, но мне все же казалось, что это лучше, чем бежать и прятаться.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Наверно, это зависит от обстоятельств, – медленно проговорил Генри. – Но вообще – положительно.

Я улыбнулась ему в ответ, может быть, впервые за эти дни. Нам многое еще предстояло обсудить и понять. Но я чувствовала, что вместе мы справимся.

Я сделала шаг к нему навстречу и подумала о словах, которые мы вырезали пять лет назад на настиле пристани: наши имена и слово «навсегда». И, прежде чем я потянулась, чтобы поцеловать его, подумала, что, может быть, написанное верно.

Я плотнее запахнула кофту и села на влажную траву. Подходил к концу август, становилось прохладно. Листья, все лето бывшие ярко-зелеными, стали понемногу желтеть и краснеть. Я часто приходила сюда с тех пор, как установили мемориальную табличку, она по-прежнему заставляла меня улыбаться, вздыхать и скучать по отцу.

Указания отца мы нашли вместе с завещанием. Его должны были похоронить в Стэнвиче, но он также хотел, чтобы табличку поместили и здесь, в Лейк-Финиксе, где он провел несколько лучших своих дней. Трудно было поверить, что отец действительно хотел табличку с такой странной надписью, но я сказала брату, что ни к чему отец не относился серьезней, чем к каламбурам. Так здесь, на небольшом кладбище Лейк-Финикса, появилась единственная эпитафия-каламбур: «Робину Эдвардсу, любимому мужу и отцу… На этом выступление защиты окончено».

Я взглянула на табличку и услышала его голос, увидела его улыбку.

– Привет, малыш! Что нового?

Я старалась держать отца в курсе событий нашей жизни: Уоррен и Венди по-прежнему вместе, они выработали план посещений родственников, по которому начнут действовать с началом учебного года; мама собирается снова начать преподавать; Джелси уже хочет провести весенние каникулы в Лос-Анджелесе с Норой, чтобы познакомиться там с кинозвездами; Мерфи, вопреки ожиданиям, научился выполнять команду «апорт». И у меня тоже все в порядке.

Я оглянулась и увидела машину Генри, въезжавшую на стоянку у подножия холма, на котором располагалось кладбище. Я знала, что он не будет торопить меня. Иногда ему приходилось подолгу ждать – я нашла место, где легко плакалось, не говоря уже о том, что здесь этому никто не удивлялся. Не то чтобы все было чудесно, далеко нет. Все еще бывали периоды, когда мне так не хватало отца, что я испытывала физическую боль, как будто меня побили. Бывало, я так злилась, что могла сорвать зло на ком попало. И случались дни, когда утром у меня глаза были припухшими от слез. Но четверо оставшихся из семьи Эдвардс вопреки всему научились говорить о своих чувствах. И в те дни, когда мне было особенно тяжело, я знала, что мне есть к кому обратиться.

Я поднялась на ноги и долго смотрела на могилу.

– До свидания, папа, – прошептала я. – Скоро увидимся.

Я направилась вниз по склону холма, где, прислонившись к машине, меня ждал Генри.

– Привет, – сказал он, когда я подошла.

– Привет, – ответила я, слабо улыбнувшись. Научиться быть снова вместе было непросто, особенно первое время после смерти отца. Но оказалось, что, когда ты не убегаешь, другие люди тоже не бегут от тебя. Скоро мы собирались вернуться в Коннектикут, а Генри оставался в Лейк-Финиксе, и расстояние, которое должно было разделить нас, меня не беспокоило. Мы слишком много пережили вместе, чтобы теперь позволить километрам разлучить нас. Подтверждая верность этого, Генри наклонился и поцеловал меня, и я поцеловала его в ответ. Мне казалось, что отец понял бы нас.