– Ох, госпожа мастер, – выдохнул он. – Вот уж удивили. Смотришь – и ничего, тьма, потом вроде как дождинки видишь, ветер, а потом как лупанет! Ослеп, не ослеп, то неведомо, но Киян-мастер будто в темечко своим копьем стукнул.

– То есть хорошо?

– А вон давайте мужикам покажем.

Сарвиссиан отнес доску селянам, рубившим молодые березки для гати.

Те пялились секунд десять, потом один шлепнулся в грязь, а другой так и остался стоять с открытым ртом.

Господина Некиса они в Салланце не застали.

Ружи и Башквицы опять что-то не поделили, и отряду пришлось срочно встать лагерем на граничной меже.

Указанный путь до межи занял больше половины дня, и Эльга все это время промучилась с вопросом, как примирить местечки. Даже тыкву господина кафаликса всю испинала. А то катается, катается, думать мешает.

Ничего не придумала.

Въехали в лагерь из пяти палаток к вечерним сумеркам. Было тихо, караул на меже зажигал фонари. И с одной и с другой стороны тянулась бугристая, необработанная земля, заросшая ивой и рябиной. Дальше проглядывали дома.

Господин Некис оказался крепко сбитым воином, невысоким, бритым, угрюмым. Приказ титора его обрадовал.

– Наконец-то! – сказал он, сворачивая бумагу. – Значит, неделя.

Господин Некис заходил по командирской палатке, ловко уворачиваясь головой от висящих на крюках масляных светильников.

– Была б моя воля, всех этих придурков я бы перевешал, – сказал он. – Висели б рядышком, через одного. Башквиц, Руж. Башквиц, Руж. И в глотку вцепиться некому, и другим придуркам великовозрастным учение.

– Что? – спросила Эльга.

Идея вдруг сверкнула в ее голове.

– Я говорю, – ухмыльнулся воин, – что у вас неделя, госпожа мастер. Но на самом деле – шесть дней, потому что мы еще должны вернуться в Салланцу.

– Да, я…

Эльга замолчала, соображая.

– Господин Некис, – сказала она, – у вас есть доски?

– Доски? – переспросил господин Некис. – Вы хотите разделить местечки забором? Это бесполезно. Здесь и каменной стены недостаточно.

– Так они есть?

Лицо воина посерьезнело.

– Сколько вам нужно, госпожа мастер?

– Мне нужен участок забора из тридцати, но лучше сорока досок, липовых или березовых, сколотить, вкопать, пригнать плотно, без щелей.

Господин Некис кивнул.

– Думаю, завтра к полудню сделаем.

– Поперек межи, – сказала Эльга.

– Поперек?

– Да.

Если господин Некис и счел это придурью, то промолчал.

– Что еще?

– Палатку для меня.

– Через полчаса поставят.

– И после того как забор будет готов, необходимо собрать у него Башквицев и Ружей.

– Вместе?

В голосе господина Некиса прозвучал скепсис.

– Хорошо, сначала одних, – согласилась Эльга. – Но мне нужны по возможности и женщины, и дети. Не только мужчины.

– Старики?

– Да.

– Не знаю, что вы задумали, но пусть так. Сделаем.

– И еще мне нужны листья.

– Какие?

– Все, что здесь растет. Много. Я потом выберу.

Господин Некис набычился.

– Думаете, мои воины будут таскаться по лесам и обдирать ветки?

– Я думала, вы прикажете это Башквицам и Ружам.

– А, в этом смысле. – Воин пошевелил челюстью и кивнул. – Хорошо. Скажу, что это условие для того, чтобы мой отряд убрался отсюда. – Он хмыкнул. – Я не я буду, если завтра к вечеру они не соберут вам гору листьев высотой с палаточный флагшток. Смешно, мы-то и так и так уйдем.

– Я постараюсь…

– Госпожа мастер, – перебил господин Некис, стукнув ладонью по столу. – Вы еще очень молоды. Наверное, при том, что у вас печать на запястье, вы мало что видели на свете. Поймите, когда у человека одно на уме…

– Я знаю.

– Все равно. У них вражда старинная. У Башквицев кувшин разбился – непременно Ружи виноваты. У Ружей ребенок с лавки упал – Башквицы постарались. Их здесь ни слова, ни ваши листья не успокоят. Рецепт один: самых тупых – в тюрьму в Салланце, а тех, кто друг друга резать начнет, – вешать.

Господин Некис посмотрел Эльге в глаза и повторил:

– Вешать. Я уж нагляделся.

Эльга мотнула головой.

– Я все же попробую.

– Воля ваша. Посидите здесь пока, я распоряжусь.

Воин вышел из палатки, оставив Эльгу одну.

Она поежилась. У нее создалось впечатление о господине Некисе как о человеке холодном, резком. Как он сразу – вешать!

Это все потому, что он из засохшей горечавки и шиповника и весь в иголках. Прямой как сосна. Твердый. Сердце – колючий орех. Ничего, кроме службы. Ни семьи, ни случайных детей на стороне. Бедный, – пожалела его Эльга. Ему бы мальва не помешала. Или яблоневый лист. Смягчил бы.

– Пек! Расмус! Хорум! – услышала она господина Некиса.

Затем голос отдалился, и разобрать его стало невозможно.

Кто-то прошел мимо палатки. Заржала лошадь. Плеснула вода. Кто-то громко спросил у кого-то суровую нить. Застучал топор.

Ах, сейчас бы уже начать!

Эльга зажмурилась. Как набивать? Через одного? Или разом – сначала Башквицев, потом Ружей? Шесть дней, нет, даже пять останется… Если завтра до полудня – забор, листья. Там местечко, здесь местечко. Хватит ли времени? Еще пальцы…

Она сложила ладони на коленях, слушала, как легкие покалывания возникают от запястья к ладони, пробегают по фалангам к кончикам ногтей. Ну, не так уж и страшно, в сущности, разработаются.

– Госпожа мастер, – полог палатки откинулся, господин Некис шагнул внутрь, – ваш извозчик, он вам нужен? Я не могу держать фургон на территории лагеря.

– Его надо разгрузить, – сказала Эльга. – Там одеяла, одежда.

– Хорошо, но самому ему лучше ждать вас в Салланце.

– Я поняла.

В темноте вечера светила короткая цепочка фонарей. Через узкие канавки были переброшены мостки. В отдалении горел костер, освещая смотровую шигу. Фургон казался светлой глыбой, выросшей у частокола.

– Дядя Сарви.

Прикорнувший на передке Сарвиссиан встрепенулся.

– Да, я здесь.

– Мы сейчас выгрузим все необходимое, а потом вы отправитесь в Салланцу, – сказала Эльга, заползая во тьму повозки.

– Далеко.