Листья шелестели в уши.

Эльга прошла по мосткам, двинулась на звуки пилы и топоров. Воины оглядывались на нее. Раздетые до торса, в синих штанах, они прерывали борьбу или бои на деревянных мечах и смотрели на нее как на диковину.

– Госпожа мастер.

Те, что поближе, сгибались в поклонах.

Остроконечный верх палатки серел впереди, граничная межа изгибалась правее, вокруг было зелено, невидимый, шумел ручей.

Местность, отнесенная к Яблонцам, малой частью все же была распахана, коричневый язык пашни тянулся по склону, уступом спускаясь к рябиннику и меже, а вот владения Ружина, как и виделось изначально, представляли собой густые заросли.

Там, где сейчас стояла палатка для листьев, был ровный, разъезженный участок. Колеи шли и от Яблонца, и от Ружина. Видимо, на этом месте раньше происходила торговля или обмен. Но возможно, подумала Эльга, что молодые Ружи здесь на кулаках выясняли отношения с молодыми Башквицами.

Или наоборот.

От забора пока имелись лишь два угловых столба. Третий, срединный, вгонял в яму деревянным молотом сам распаренный, потный, снявший горжет и рубашку господин Некис.

Бумм! Бумм!

Мышцы перекатывались по мускулистому телу, булыжниками вспухали на плечах и предплечьях, делили спину надвое. Молот взмывал к выглядывающему из-за холмов солнцу. Опускался.

Бумм!

– Хэкк! – коротко выдыхал господин Некис.

Вздрагивала земля. Сменщик господина Некиса, рыжеволосый крупный парень, лениво наблюдал с чурбака за тем, как столб медленно приближается по высоте к собратьям. Руки его устало скрещивались между колен.

Поодаль в три пилы пилили на доски установленные на «рога» бревна, сыпались рыжие опилки. Под присмотром двух воинов мальчишки и девчонки от семи до двенадцати лет охапками таскали листья с телег, застывших по разные стороны межи. Слева – Башквицы. Справа – Ружи.

Воины внимательно следили, чтобы дети не сцепились. Впрочем, это не мешало малолетним задирам переругиваться.

– Ружи – придурки!

– Башквицы – воры!

– Только встретьтесь нам.

– А вы – нам.

– Дурачье!

– Слабо вечером к Соеме прийти?

– Да вы честно драться не умеете!

Девочки показывали языки, мальчишки корчили рожи и исподтишка грозили кулаками. Шелестели листья. Эльга заглянула в палатку – две темно-зеленые кучи, вырастая из общего основания, поднимались на уровень ее груди.

Надергали, конечно, как попало. Осина, рябина, молодой дуб, смородина. Часть листьев измята, часть оборвана по-живому. Впрочем, Эльга на другое и не рассчитывала. Потому и запросила побольше.

Она опустила сак.

– А вы мастер, госпожа? – спросила девочка лет семи, остановившись рядом.

Темненькая, кареглазая, она несмело улыбнулась. Зубов во рту недоставало.

– На печать ее посмотри, – громко сказал мальчик, скинувший ворох листьев в свою кучу. – Все Башквицы – тупицы!

– Сам дурак! – крикнула девочка, убегая к телеге. – Все Ружи – дураки!

– Беги-беги.

Эльга, вздохнув, пошла за девочкой. У телеги ее встретил настороженный бородач, снял шапку.

– Госпожа мастер.

Дети спрятались за колесом.

– Долгой жизни. Как зовут? – спросила Эльга.

– Осип, – сказал бородач, – Осип Башквиц.

Крупные губы, крупный нос, густые брови. Лоб со складкой. Осина, лещина, чертополох. Во всем любит порядок, основательный, строгий.

– Мне нужно еще полтелеги листьев, Осип, – сказала Эльга. – Сколько в Яблонце живет людей?

– Так за четыре десятка. Может, пять, если со старухами считать.

– Тогда вези старух. И детей. И еще, кого сможешь. Человек двадцать.

– Так все в поле да на огородах, госпожа мастер.

– Собирай, Осип. Это вам нужно.

Губы Башквица тронула улыбка.

– Мне?

– Всему Яблонцу, – сказала Эльга. – Или я с Ружами договорюсь. Кому лучше будет?

Бородач нахмурился.

– Что ж, мы приедем, госпожа мастер.

– После полудня.

– Хорошо. – Осип Башквиц прищурился. – А что делать-то?

– Стоять, – ответила Эльга.

Она вернулась к палатке, а затем, провожаемая взглядом господина Некиса, направилась к телеге Ружей. Бумканье кувалды прекратилось. Влажная земля чавкала под башмаками, подол платья приходилось поддергивать вверх.

– Долгой жизни, – поздоровалась она с рябым длиннолицым мужчиной лет тридцати в коричневой свитке.

– Долгой, – ответил тот, помедлив. – К Башквицам ходили?

– Ходила.

– А к нам че?

В голосе его проскользнул вызов.

– И к вам пришла.

– А эти че, отказали?

Эльгу такой разговор не устраивал.

– Может, скажете, как вас зовут? – спросила она.

Мужчина раздумчиво пошевелил лицом, но промолчал. В пустую телегу за его спиной тихо забрались дети.

– Значит, мне с Башквицами работать? – спросила Эльга. – Что ж, так даже лучше.

Мужчина скрипнул зубами.

– Ристак, – сказал он, глядя на Эльгу светло-зелеными глазами. – Меня зовут Ристак Руж.

Руж.

Он был та же осина, тот же чертополох. Вместо лещины – каймой – тополиные листья. Разницы, впрочем, было мало. Откуда, спрашивается, такая вражда, алым всполохом, лисьим хвостом, нитями через межу?

Волосы рыжеватые, на щеке – царапина. А характер – вредный, едкий, обидчивый.

– В конце, наверное, стоит добавить «госпожа мастер», – сказала Эльга, удивляясь самой себе.

– Госпожа мастер, – с неохотой повторил Ристак.

– А я – мастер Галкава. Сейчас мне нужны еще полтелеги листьев, а завтра после полудня я жду Ружей сюда.

– Всех?

– Двадцати человек хватит.

– А Башквицы?

– Что – Башквицы?

– Им чего?

– А то же самое, но сегодня.

Ристак Руж качнул головой. Помолчал, затем кивнул.

– Хорошо… госпожа мастер. Ну что, братцы? – обернулся он к детям, мгновенно веселея. – Отвезем госпоже мастеру еще листьев?

– Да-а!

Дети закричали и запрыгали.

– Ну-ка, тихо! – прикрикнул на них Ристак. – Телегу опрокинете.

У палатки застучали молотки. Тук-тук-тук. Пальцы дернулись, подхватили ритм, принялись вязать воздух. Им дай дерево и листьев, они бы – ух! Там Башквицы, здесь Ружи, там осина, здесь осина. Если все удастся…