Управляющий Этельреда встретил нас на широком дворе. Если он и удивился при виде Этельфлэд, то не подал и виду, лишь низко поклонился и любезно приветствовал ее.

Рабы принесли нам чаши с водой, чтобы мы могли вымыть руки, в то время как мальчики-конюшие приняли наших лошадей.

— Мой господин в доме, госпожа, — сказал управляющий; впервые голос его зазвучал тревожно.

— Он здоров? — спросила Этельфлэд.

— Хвала Господу, да, — ответил он, и глаза его метнулись от Этельфлэд ко мне. — Может, вы явились на совет?

— Какой совет? — спросила Этельфлэд, беря шерстяную ткань у рабыни, чтобы вытереть руки.

— Язычники принесли беду, госпожа, — осторожно сказал управляющий и снова посмотрел на меня.

— Это — господин Утред Беббанбургский, — ответила Этельфлэд с кажущейся беззаботностью. — И — да, мы явились на совет.

— Я скажу твоему мужу, что ты здесь, — проговорил управляющий. Услышав мое имя, он испугался и сделал торопливый шаг назад.

— Не нужно никаких объявлений, — резко сказала Этельфлэд.

— Ваши мечи? — спросил управляющий. — Будьте так добры, господа, отдать ваши мечи.

— В доме кто-нибудь вооружен? — спросил я.

— Личная стража олдерменов, господин, больше никто.

Я поколебался, прежде чем отдать управляющему оба меча. Таков был обычай — не носить оружия в домах королей, и Этельред, должно быть, считал себя почти королем, раз требовал такой же вежливости. То была более чем вежливость — мера предосторожности против рубки, которая могла начаться после пира. Я подумал, не оставить ли мне Вздох Змея, но решил, что длинный клинок будет провокацией.

Я взял с собой Осферта, Финана, отца Пирлига и Беорнота. Рука моя покраснела и пульсировала болью, она так распухла, что мне казалось — простое прикосновение к лезвию ножа может вспороть ее, как лопающийся фрукт. Когда мы вошли из солнечного света в полутьму главного зала Этельреда, я держал руку под плащом.

Если первая реакция управляющего на появление Этельфлэд была сдержанной, то реакция ее мужа была прямо противоположной. Когда мы появились в зале, он казался сперва раздраженным и откровенно оскорбленным помехой, потом — обнадеженным, потому что явно решил, что появился Алдхельм. Но едва он узнал нас — то был радостный миг, — он до смерти перепугался.

Этельред сидел в кресле, больше похожем на трон. Кресло стояло на помосте, где во время пира обычно накрывался стол для почетных гостей. На рыжих волосах моего кузена был тонкий бронзовый обруч, которому недоставало самой малости, чтобы выглядеть короной; поверх вышитого камзола и подбитого мехом плаща ярко-алого цвета он носил толстую золотую цепь.

Два человека с мечами и щитами дежурили на задней части помоста, а слева и справа от Этельреда, лицом к четырем скамьям, стоящим на устланном тростником полу, сидели два священника. На скамьях разместились восемнадцать человек — и все они повернулись, чтобы поглазеть на нас.

Священник справа от Этельреда был моим старым врагом, епископом Ассером. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, с нескрываемым удивлением. Если манипуляции Альфреда и заставили меня вернуться, король явно ничего не сказал о своих действиях Ассеру.

Именно Ассер нарушил молчание, что само по себе было интересным. Зал принадлежал Этельреду, который был олдерменом Мерсии, однако валлийский епископ ни во что не ставил собравшихся здесь влиятельных людей.

То был знак того, что Альфред властвует над сакской Мерсией — власть, которую Этельред втайне ненавидел. Он не мог дождаться кончины Альфреда, чтобы поменять обруч на настоящую корону, однако ему требовалась поддержка Уэссекса.

Епископ Ассер, умный и злой, без сомнения, находился здесь, чтобы передать приказы Альфреда, но теперь он встал и указал на меня костлявым пальцем.

— Ты! — сказал он.

Пара гончих поднялись, чтобы приветствовать Этельфлэд. Она погладила их. Епископ Ассер перекрыл поднявшийся гул голосов:

— Ты объявлен вне закона! — тявкнул он.

Я велел ему умолкнуть, но, конечно, он продолжал протестовать, негодуя все больше, пока отец Пирлиг не заговорил с ним по-валлийски. Понятия не имею, что он сказал, но это заставило Ассера замолчать, и он только брызгал слюной, продолжая показывать на меня.

Полагаю, отец Пирлиг поведал, что я вернулся в соответствии с замыслом Альфреда, но то было небольшим утешением для епископа, считавшего меня созданием, посланным христианским демоном, существом, которое они зовут Сатаной.

Как бы то ни было, он молчал, когда Этельфлэд взошла на помост и щелкнула пальцами слуге, который поспешил принести ей кресло. Она наклонилась к Этельреду и демонстративно поцеловала его в щеку, но к тому же прошептала что-то на ухо — и я увидел, как Этельред покраснел. Потом Этельфлэд села рядом с мужем и потянулась к его руке.

— Сядьте же, епископ, — велела она Ассеру.

После чего сурово оглядела собравшихся господ.

— Я принесла дурные вести, — сказала Этельфлэд. — Датчане уничтожили монастырь в Лекелейде. Все дорогие сестры убиты, как и мой дорогой господин Алдхельм. Я молюсь за их души.

— Аминь! — проревел отец Пирлиг.

— Как погиб господин Алдхельм? — спросил епископ Ассер.

— Еще придет время для печальных историй, когда более настоятельные вопросы будут разрешены, — ответила Этельфлэд, не взглянув на Ассера. — Но сейчас я хочу узнать, как мы победим ярла Хэстена.

Следующие несколько мгновений были полны сумятицы. По правде сказать, никто из собравшихся господ не знал, насколько велико вторжение Хэстена. По меньшей мере дюжина посланцев явились в течение ночи в Глевекестр, и все они принесли ужасные вести о жестокой и внезапной атаке датских всадников. Слушая разные донесения, я понял, что Хэстен задумал сбить мерсийцев с толку. Он, должно быть, возглавлял две или три тысячи человек и разделил их на маленькие отряды, велев им быстро разграбить и уничтожить все на своем пути в северной Мерсии. Невозможно было сказать, где именно побывали датчане, потому что они появлялись повсюду.

— Чего они хотят? — жалобно спросил Этельред.

— Хэстен хочет сидеть там, где сейчас сидишь ты, — ответил я.

— У тебя нет полномочий здесь говорить, — прорычал епископ Ассер.

— Епископ, — твердо проговорила Этельфлэд, — если вы можете сказать что-нибудь полезное, будьте добры, скажите это. Но если вы просто хотите быть помехой, пожалуйста, идите в церковь и излейте свои жалобы Богу.

За этими словами последовало ошеломленное молчание.

Настоящая власть в этом зале принадлежала епископу Ассеру, потому что он являлся посланником Альфреда, однако Этельфлэд публично высекла его.

Она спокойно встретила его негодующий взгляд и не отводила глаз до тех пор, пока Ассер не отвел их первым. Потом Этельфлэд повернулась к лордам.